История балета. Ангелы Аполлона

Несмотря на всю нетрадиционность лексики, «Агон» не распадается на отдельные куски, а держится единым целым. Отчасти это происходит потому, что танец и музыка тесно сплетаются в единый визуальный и звуковой рисунок. Но есть и другая причина: Баланчин мог отказаться от сюжета, потому что он работал с живыми существами, а не с красками или кирпичами. Именно исполнители «думают» в этой музыкальной и балетной «машине». Но это не значит, что они «актерствуют». Напротив, здесь не за чем спрятаться: ни персонажей, ни истории, ни какой-либо узнаваемой традиции (одна из балерин жаловалась, что никогда еще не чувствовала себя на сцене настолько одинокой и обнаженной).

Исполнители просто и непринужденно находятся там. Они открыто смотрят в лицо публике, без заранее заданных чувств или ожиданий, которые помогли бы настроиться (как им, так и зрителям). Пустая сцена, залитая светом, усиливает эффект: здесь нет линии горизонта, поэтому все внимание сосредоточено на танцовщиках. И тот факт, что балет связан с XVII веком, тоже подчеркивает его модернизм. При дворе Людовика XIV танцы становились парадом костюмов, ярких цветов, украшений, манер и убранства. А Баланчин, напротив, оставляет телам и сцене лишь базовые цвета: черный и белый. Это создает эффект обезоруживающей честности и непосредственного присутствия здесь и сейчас. И расстояние между ними и нами, зрителями, между сценой и жизнью, прошлым и настоящим исчезает.

В «Агоне» не было ничего от вневременных, ни на что не похожих русских или итальянских балетов Баланчина, или его балетов-вальсов. Это был явно выраженный Нью-Йорк 1957 года. И здесь необходимо выделить два момента: личный и политический. Личный был связан со сложными обстоятельствами, при которых этот балет создавался. В октябре 1956 года у Стравинского случился инсульт, и его срочно увезли в больницу. И хотя он вскоре поправился, Баланчин, несомненно, очень тревожился – в том числе, как бы не утратить обретенной опоры в жизни, которой в тот момент была работа со Стравинским. А меньше чем через две недели его жена и муза, Танакиль Ле Клерк, заболела полиомиелитом. Баланчин был совершенно раздавлен этим и взял отпуск, чтобы ухаживать за ней, до осени 1957 года.

По возвращении он поставил «Агон», и предпремьерный показ состоялся на благотворительном мероприятии Фонда помощи детям с врожденными заболеваниями в ноябре. Некоторые наблюдатели, и среди них Мелисса Хейден, исполнявшая партию в трио, увидели прямую связь между трагическими событиями в жизни Танакиль и новым балетом Баланчина. Центральное pas de deux, например, было откровенно сексуальным (некоторые были шокированы): в нем были разведенные ноги и переплетающиеся конечности, но оно никогда не выглядело страстным. Вместо этого мужчина брал ноги женщины, держа ее, например, за щиколотку, и двигал ими, придавая ее конечностям всевозможные позы; женщина же была податливой, но практически инертной. «Она должна быть как кукла, – объяснял Баланчин артистам, – ты ею манипулируешь, направляешь ее. И все на одном очень, очень, очень длинном дыхании»⁶¹.

Ко всем прочему, pas de deux изначально исполнялось Артуром Митчеллом и Дианой Адамс. Он был чернокожим – одним из считаных чернокожих артистов классического балета – и очень живым и энергичным. А Адамс была чрезвычайно бледной и бесстрастной – от нее буквально веяло холодом. Напряженная сексуальность танца и его нарочитая черно-белая эстетика – когда ее нога обвивалась вокруг его шеи – имели также очевидный политический подтекст. Премьера «Агона» состоялась в поворотный момент движения чернокожих за гражданские права, через год после бойкота автобусных линий в Монтгомери и всего через три месяца после протестов в школе города Литл Рок, штат Арканзас. В то время белые и черные артисты редко выступали на одной сцене и еще реже танцевали полуголыми, сплетаясь в объятиях. Присутствовавшие на премьере позже вспоминали, как они были потрясены смелостью Баланчина, но балет исполнялся с такой концентрацией и аналитической строгостью, с такой объективностью и ироничной бесстрастностью, что, казалось, воспарял над политикой. Он был воспринят как эстетическое заявление, хотя большинство зрителей не могли не обратить внимания на межрасовый кастинг.