История балета. Ангелы Аполлона

У образа Сильфиды другое происхождение. Ее придумали не Нури, Нодье или Тальони: сильфиды – давнее наследие оккультных суеверий и магии, часть волшебного мира, что вдохновлял балетмейстеров, начиная как минимум с XVI и XVII веков. Это была устная народная традиция, но в конце XVII века французский аббат (и оккультист) Монфокон де Виллар написал книгу, в которой подробно описал некоторые из широко распространенных верований. Весь мир, говорил он, делится на четыре основных элемента – воздух, земля, вода и огонь, – и каждому элементу соответствуют их «гении»: сильфы, гномы, ундины и саламандры. Сильфы и сильфиды, отмечал он, состоят из чистых атомов воздуха, и они смертны: составляющие их частицы могут разлагаться. Они ниже ангелов по рангу, но выше человека; враги дьявола, они служат Богу. Александр Поуп опирался на его работу, когда писал о сильфах в «Похищении локона» (1712), и позже эта поэма стала предлогом для балета в Париже.

Во Франции конца XVIII века оккультное мышление подобного рода было взято на вооружение писателями анти-Просвещения и иллюминатами – теми, кто действительно верил в ангелов, духов, чертов (и сильфов). Однако сильфы и сильфиды были не просто воздушными и ангелоподобными: по некоторым представлениям, это были сексуальные создания, являвшиеся, чтобы «подарить высшее наслаждение», при этом, как ни парадоксально, их также считали вполне целомудренными (вопрос, могла ли женщина от них забеременеть, остается открытым). После революции привлекательность сильфов и сильфид не ослабла. Наоборот, в начале XIX столетия Виктор Гюго и Александр Дюма-отец, среди прочих, писали о них поэмы, и популярный бард Пьер-Жан де Беранже написал песню «Сильфида» на мотив Je ne sais plus ce que je veux («Я сам не знаю, чего хочу»). Нодье, Готье, Гейне, Гофман и другие были увлечены этим «невидимым народом» волшебных существ²¹.

Впрочем, самые показательные описания сильфид принадлежат перу Франсуа-Рене Шатобриана (1786–1848) – дуайена раннего французского романтизма и яркой фигуры в литературной и политической жизни Франции. Родившийся в обедневшей дворянской семье в Бретани, Шатобриан, как и Нодье, повзрослел во времена разрушения и насилия, принесенных революцией. Ему едва исполнился 21 год, когда разразилась революция, и он был глубоко потрясен как ее «гигантским замыслом», так и ее страшной жестокостью и террором. Опустошенный, пережив крах всего, что было ему близко, одно время Шатобриан служил в войсках за пределами Франции, а потом уехал в Лондон. Глубоко разочарованный в просвещенческом рационализме, «полный страсти» (как он отмечал) и встревоженный возрастающим чувством тоски, он с головой погрузился в идею того, что доабсолютистское христианство и средневековое прошлое могли бы вдохнуть новую жизнь в политику и открыть путь к безграничной духовности, к которой он так стремился.

Шатобриан обратился к мистерии готического искусства. Развалины, необъятная природа, мечты и «преувеличенная любовь к одиночеству» стали основными темами в его жизни и творчестве: «Воображение богато, всеохватно, полно чудес, а бытие бедно, сухо, лишено иллюзий. Мы, полные любви, живем в пустом мире». В надежде объединить свободы революции 1789 года и духовные силы легендарного прошлого, в годы реставрации Бурбонов Шатобриан служил монархии и был невероятно огорчен ее провалом и падением. После революции 1830 года он оставил общественную жизнь и писал в уединении, иногда уезжая за границу²².

В 1832 году он вернулся к своим мемуарам, которые начал в первые годы столетия; его посещают отчаянные мысли о суициде, он пишет о близком к безумию смятении, о любви, своих потрясениях и восторгах. Его печальные раздумья несли отпечаток страстных встреч с воображаемой женщиной («фантомом любви») и сдерживаемого желания. Она появилась еще в первых вариантах мемуаров, но в 1832 году он писал о ней с вновь разгоревшейся страстью. В том же году Шатобриан был на премьере «Сильфиды» в Парижской опере и был глубоко тронут искусством Тальони. С тех пор его фантом получил имя – Сильфида²³.

Его Сильфида, как он уверял, впервые явилась в «безумные годы» его юности, когда он долгими часами бродил в одиночестве по семейному средневековому замку Комбург, в окружении темных лесов и захватывающих дух видов. Она постоянно присутствовала в его жизни, его существование было пронизано ее неизменным волнующим присутствием; она «состояла из черт всех женщин», которыми он восхищался, и он все время «ретушировал» ее облик на свой вкус, то добавляя ей глаза деревенской девушки, то придавая грации Пресвятой Девы или элегантности гранд-дам с картин былых времен монархического величия. Этот невидимый «шедевр женщины», столь схожий с утраченными мирами, о которых сожалел Шатобриан, сопровождал его на протяжении всей жизни. Однако образ Сильфиды не был утешительным, скорее она была «колдуньей» или «элегантным демоном», который вводил его в неистовство безудержной фантазии и желания²⁴.