История балета. Ангелы Аполлона

Это означало несколько моментов. Зритель Тальони, отчасти благодаря Верону, был респектабельным буржуа с четким представлением о месте женщины в обществе. Правовые свободы и свобода в одежде, дарованные женщине во время Французской революции, были недолгими и иллюзорными, и к 1830 году новая буржуазная мораль прочно заняла свое место. Теперь стал общепризнанным факт, что у мужчин и женщин разные сферы деятельности: мужчина от природы наделен рациональным началом и призван заниматься бизнесом, управлением и государственными делами, в то время как женщина – это жена и мать, поддерживающая духовную и эмоциональную жизнь семьи. Его мир – публичность и реальность, ее – духовность и нравственность. Ее задача – усмирять детей, страсти, стремления и желания (ее собственные) и выглядеть скромно и достойно. Как писал журнал по этикету в 1834 году:

Неважно, чего она заслуживает, неважно, что она никогда не забывает, что могла бы быть мужчиной по уму и силе воли, внешне она должна оставаться женщиной! Она должна держаться как <…> существо, стоящее ниже мужчины и приближающееся к ангелам.

Однако для женщин того времени подобное «возвышение на пьедестал» не было сдерживающим – некоторым оно придало храбрости. Такие «новые женщины», как они часто себя называли, собирались группками и выходили в театр или на ужин без сопровождения мужчин, одни выпускали женские журналы, другие нашли свой путь к зарождавшемуся в обществе феминизму. Роли, возможно, и были закреплены, но у многих женщин были собственные стремления и цели: пусть по-своему, но они тоже принадлежали эпохе романтизма³⁰.

Тальони оказалась идеалом буржуазной женщины. Ее обожали за простоту и изысканность, в которых не было ничего от кокетства и игривости, отличавших других танцовщиц. Более того, она держалась «благопристойно» – это слово, как мантру, повторяли критики и беллетристы, старавшиеся описать безыскусность ее танца. Однако «благопристойность» относилась и к ее личной жизни, к которой пресса проявляла живой интерес, и была рада сообщить, что Тальони – примерная и любящая мать, которая умудряется выделять несколько часов своего загруженного распорядка дня, чтобы совершенствоваться в чисто женских занятиях живописью и рукоделием. Ее дом блистал чистотой и был скромно обставлен, она говорила, что предпочитает домашний покой публичности и свету прожекторов. Она носила привлекательные, но непритязательные платья и оставляла украшения в комоде. Ее костюм к «Сильфиде» – это отдельная история: простое платье колоколообразной формы из полупрозрачной ткани, длиной ниже колен, с осиной талией и короткими пышными рукавами. Она надевала венок из цветов, скромную нить жемчуга и соответствующие им браслеты. На самом деле ее костюм был настолько обычным для моды своего времени, что Тальони, как сказал Жанен, была скорее женщиной, чем балериной, – близкой родственницей, как выяснилось, буржуазных дам, которые повалили на ее спектакли.

И они действительно повалили. За исключением поэтов-романтиков, главным образом восхищались Тальони не мужчины, а женщины, что, судя по ее записям, было для нее предметом гордости. Эти женщины собирались стайками и, вооруженные букетами цветов, «захватывали» (по выражению пораженного журналиста) партер, который до сих пор занимали только мужчины. Графиня Даш, литературно одаренная дама, вдохновенно и пространно писала о своеобразном влиянии Тальони на женские фантазии, и Тальони старательно переписывала ее высказывания в свои записные книжки. Женщины, как считала Даш, восторгались Тальони не потому, что она совершенна и порядочна: ее танец выражал нестерпимую правду их собственной жизни. Приличные, добродетельные женщины вынуждены жить в зависимости и подчинении, но на самом деле они отчаянно хотят «оставить свое тихое и спокойное существование» ради «урагана страстей» и «опасных эмоций». Тальони жила так, как они могли только мечтать: ее жизнь была публичной, независимой и насыщенной, и тем не менее она придерживалась принципов добропорядочности и приличий. Графиня, как и многие другие, была потрясена танцем Тальони: в экстазе Даш «кинулась» вперед, потянувшись к своему идолу в чувственном порыве самоузнавания³¹.