История безбрачия и холостяков

Но проблема выходит далеко за рамки бытовых лишений, неизбежных в супружеской жизни: «Холостяк не только получает мелкие удовольствия (объедается шоколадом или допоздна валяется в постели), он самостоятельно управляет собственной жизнью. Это полный переворот в сознании, соответствующий перевороту в истории, который наконец позволил каждому из нас стать единоличным хозяином своей судьбы. Такое чувство само по себе опьяняет».[401] Рост количества холостяков связан, таким образом, с усилением индивидуализма. К индивидуализму человечество медленно движется с начала веков, но он окончательно утвердился в западной цивилизации совсем недавно.

Историки и социологи считают, что лишь с XVIII века в обществе появляется устремленность к счастью, причем к счастью, свободному «от груза неизбежных обстоятельств и случайностей», и личность высвобождается из коллектива. Конечно, такое утверждение нуждается в оговорках и уточнениях, но не случайно стремление к холостой жизни проявляется именно в век философии, в эпоху, когда Разум приходит на смену Богу «как ключ свода, венчающий всю постройку». Понятие личности становится «полюсом общественной перестройки».[402] Представление о счастье не возникло внезапно, но именно в эту эпоху оно приобрело совершенно иной масштаб. Мистическое счастье самоуглубления, счастье преуспевания: семейного или профессионального, исчисляемого количеством детей или денег — уступает место индивидуальному счастью, условием которого является свобода, а мерилом — комфорт (понятие, родившееся именно тогда). Формирование государств в XIX–XX веках оказалось тесно взаимосвязано с перестройкой традиционных сообществ и введением личностной идентификации. Появление в конце XVIII века «книжки рабочего», предшественницы удостоверения личности и паспорта, стало символическим свидетельством того, как повысилась роль государства в определении общественных связей.

Семейные структуры долго еще сопротивлялись тяге к индивидуализму, но право на свободу уже утвердилось в умах людей и на фронтонах мэрий. Следовало лишь найти, к чему именно приложить усилия. «Если в сознании многих брак по-прежнему остается неотделим от понятия успешной социализации, он уже не так тесно связан с понятием счастья, так как счастье обретается то в браке, то в свободе».[403] Право на счастье — первое право личности, освободившейся от изначальных предрассудков, от уз религии и семьи. Религия и семья говорили о счастье в недостижимом будущем: личное счастье в ином мире, счастье родовое, воплощенное в далеких потомках. И та и другая здесь и сейчас требовали жертв во имя того далекого счастья. Революция XVIII века, быть может, в том и состояла, что человек захотел стать счастливым. «Наивысшее занятие человека и наибольшее, к чему он должен стремиться, — стать счастливым», — написал Вольтер в 25 лет.[404]

Не будем осуждать философов. Плод созревает не по воле того, кто его собирает. Движение от коллективного к индивидуальному и от жестких правил к свободе шло неуклонно. Общественная ячейка медленно освобождалась от племенных законов и шла к личностным. В первобытных культурах племя живет и действует совместно, личность принимается в расчет лишь как часть целого. В таком обществе каждому отведена своя роль, возможность выбора сведена к минимуму, интересы коллектива стоят выше интересов личности, и груз обязанностей перед обществом еще усиливается страхом перед строгими богами или неизбежностью стихийных бедствий. Античные города с их агорами или форумами, с казармами для юношей и гинекеями для девушек, как в Спарте, в чем-то сохранили древний принцип функционирования общества.

И римский род, и средневековый дом (домочадцы и дружина) состояли из множества людей. Большая семья сохранилась во многих местностях вплоть до XIX века, члены ее были связаны кровными узами. С распространением в больших городах квартир основой общества стала нуклеарная семья: супружеская пара с детьми. На смену им идет холостяк и пара, «не живущая совместно». Проблемы стыдливости подчинены тем же процессам все большего обособления в интимном пространстве.

Параллельно с этим явлением всеобщего порядка происходит постепенная специализация занятий. Коллективные занятия (охота, война, возделывание земли) постепенно заменяются раздельными. Женщины больше не собираются вместе для приготовления еды. Печи для хлеба и давильни для масла исчезли из домов, необходимые продукты покупают в лавках у булочников, мясников, бакалейщиков. На определенном этапе ремесленники составляли нечто вроде семьи: ремеслом занимаются совместно, часто внутри семьи, и занятие передавалось от родителей к детям. Сейчас коллективные занятия переместились на предприятия и в супермаркеты, именно они производят и продают пищу, а рабочий, окончивший свой трудовой день на предприятии, может жить собственной личной жизнью.