История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре

Как относился Лютер к иудейскому закону? Это видно хотя бы на примере того, как он трактовал Десять заповедей. В общем он воспринимает их как часть естественного права, соблюдать которое обязаны все народы. Но запрет на изображения, как ему кажется, дан одним только евреям: Реформация Лютера была иконоборческой не в большей степени, чем иные движения реформатов в Англии. Когда Лютер в своих катехизисах подводил итог Десяти заповедей, он даже не упомянул о запрете на создание изображений, и при этом в перечислении Заповедей следовал католической традиции, согласно которой заповедь «Не делай себе кумира и никакого изображения» предстает не как отдельная, вторая заповедь, а просто как дополнение к первой («да не будет у тебя других богов пред лицом Моим»; после этого десятая заповедь разделяется на две, чтобы выйти на нужное количество). Закон против изображений для Лютера — «всего лишь иудейский».

Между прочим, Эразм в оценке Ветхого Завета высказывался еще суровее Лютера. Он ненавидел иудаизм и боялся, что интерес христиан к Ветхому Завету мог привести к «иудейщине»: ему этот путь казался очевидно неверным. По мнению Эразма, Церковь отводила Ветхому Завету слишком значительную роль — и он должен был поблекнуть в свете Христа и явленного им нового откровения. Ветхий Завет, как считал Эразм, предназначался «лишь на ограниченное время», а теперь устарел^{466}. И для Церкви он мог оказаться благотворным, лишь если читать его аллегорически, а принципы для его истолкования брать в Новом Завете; впрочем, Эразм полагал, что даже это будет всего-навсего миссией по спасению текста, от которого на самом деле лучше совершенно отказаться.

Традиция Реформаторов [68]

Реформаторы во Франции и Швейцарии, такие как Кальвин и Ульрих Цвингли (1484–1531), воспринимали Библию не столь диалектически и были склонны не так резко относиться к обоим Заветам, видя в них две части единого откровения. Кальвин писал пространные комментарии на Ветхий Завет, в котором усматривал историю божественного воспитания человеческого рода, все еще способную наставлять христиан в праведной жизни. Как и Лютер, Кальвин не любил аллегорическое переосмысление текста и из святых отцов предпочитал не Оригена, а Иоанна Златоуста, поскольку тот, как и вся Антиохийская школа в целом, меньше тяготел к аллегориям. В этом, как и во многом другом, библейские толкования Кальвина весьма совпадают с духом нашего времени.

У Кальвина очень мало что можно отнести к антиномизму. Он принял и лютеровский принцип оправдания благодатью через веру, и идею, которая логически вытекала из этого принципа и гласила, что спасенные обязаны своим спасением лишь милости Божьей; но в логических рассуждениях он сделал еще один шаг и спросил: а что же с теми, кто не принял благодать Бога через веру? Они, утверждал Кальвин, осуждены на вечные муки одним только решением Божьим, равно так же, как те, кто обрел спасение, обрели его лишь Божьей милостью. Можно спорить о том, что это неявно подразумевается уже в воззрениях Лютера. Но Лютер был не столь склонен следовать за своими прозрениями к окончательным выводам: его больше радовали не строгие логические рассуждения, а парадокс и тайна. Отсюда Кальвин вывел доктрину о двойном предопределении, в которой Бог не только спасает людей без их заслуги, но и осуждает их на вечные муки без их вины. Возможно, кто-то решит, что так совершенно устраняется закон и в итоге появляется система еще более близкая к антиномизму, нежели система Лютера — и да, в эпоху Реформации кое-где порой доходили до крайности и перенимали именно такие воззрения. Но у Кальвина закон возвращается с триумфом: способность соблюдать закон — это явный знак пребывания среди спасенных! А значит, нравственные устремления становятся важными — можно сказать, почти столь же важными, как в средневековом католичестве, хотя и проявляются они теперь не в паломничествах и индульгенциях, а в воздержанности, прилежании и честности в светских делах. Как и Лютер, Кальвин мог указать на то, что основой его доктрин стало учение апостола Павла: в Послании к Римлянам есть учение, в какой-то мере близкое к двойному предопределению.