История болезни (документальная повесть) - часть первая

Яркие лампы отражателя слепят глаза. Кто-то сзади на рот и нос накладывает противно пахнущую резиной маску. Трудно дышать, в горле запершило. Трясу головой, а чужие руки сильней прижимают маску к лицу. Отчаянно дергаюсь, хочу освободиться, но руки и ноги крепко привязаны к столу. Пристально - умоляющим взглядом, пытаюсь привлечь внимание хирургов, а они, переговариваясь меж собой, даже не смотрят в мою сторону. Делаю глубокий вдох, но вместо воздуха в горло влетает что-то острое и там застревает. Обреченно пытаюсь сказать:

- Крючок в горле! Крючок…Слышу только свое бессвязное бормотание и проваливаюсь в бездну…

Очнулся от прикосновения к моей щеке. С трудом раздвигаю свинцовые веки и вижу расплывчатые очертания лица – это мама. Слышится чужая речь:

- Мамаша, не мешайте.

Знакомая вибрация каталки возвращает меня в реальность. Надо мной плывет потолок. Наконец осознаю - операция закончилась и меня везут в палату. В горле по-прежнему что-то мешает глотать. Хочу поднять руку, но ее резко прижимают к каталке.

- Нельзя!

Нина Сергеевна несет подключенную к моей руке капельницу.

- Проснулся? – говорит она: - Вот видишь, все обошлось, а мама твоя вся испереживалась.

Каталка въезжает в другую палату – маленькую с одним окном и темную. Мама с санитаркой осторожно перекладывают меня на кровать – им мешают капельница и трубки из уменьшенного в размерах живота. Медсестра закрепляет капельницу на штативе.

Мама поправляя на мне одеяло, говорит:

- Слава тебе, Господи! Теперь будем выздоравливать.

Смотрю на трубки. Нина Сергеевна успокаивает.

- Не обращай внимание, Саша. Как только твой кишечник заработает – их удалят и отверстия зашьют. Делал операцию профессор , а Иван Ильич – самый известный хирург Мордовии.

Она уходит.

Голова «чугунная», из-за рта несет раздражающий запах едкого эфира. Трудно глотать.

- Здравствуйте. - обращается к кому-то мама: - Нас к вам поселили.

Узнаю женщину, что угостила меня «Боржоми». На соседней койке, также с капельницей, лежит осунувшийся небритый с впалыми глазами мой сосед по коридору. Лицо бледное, даже серое. Он безучастно смотрит в потолок. Женщина приветливо улыбается:

- Вот и хорошо, а я здесь одна пятый день маюсь. Не с кем словом обмолвиться. Меня Клавой звать, а Вас?

- Зовите Феней.

- Очень рада, Фенечка! А с мальчиком что случилось? Я же видела, он свободно сидел на кровати.

- Клава, ничего не знаю! Говорят операция «аппендицит» легкая, а у нас почему-то оказалась неудачная. В животе у Саши все нагноилось и кишечник не работает. Сегодня пришлось вторую операцию делать. Сказали все будет хорошо. - мама смотрит на меня: – Правда, Саша?

- Да. – соглашаюсь я.

- А у моего Николая ничего хорошего. Один конец бы, ему не мучиться и я устала.

- Что ты говоришь? Клава! – мама оглядывается на соседа.

- Ничего он не слышит. Два дня тупо смотрит в потолок. Не ест, не пьет, а я его мочу выношу. Откуда только она берется?

- Все равно нехорошо.

- Сколько ему твердила: «Не жадничай, не экономь на еде!» Он возьмет рубль на обед, а вечером с работы его обратно принесет. Говорит: «Есть не хотелось». Все на машину копил. Наконец купил. Уже наездился! Язву желудка заработал – она и прорвалась. Сам здесь на ладан дышит, а «Москвич» под снегом во дворе гниет.

- Клава, обойдется еще!

- Не знаю, Фенечка. Сон он мне до больницы рассказывал:

«Приехал Коля на этой машине к могиле своей матери, да завязла она в земле. Буксовал - буксовал, так и не смог с кладбища выбраться». - Что остается ждать? Видимо все к этому идет.

- Не думай так! Всякое во сне пригрезится - повернувшись ко мне, спросила: - Ты чего приуныл? Не слушай нас. Дядя Коля очень болен и поэтому тете Клаве в голову всякие не хорошие мысли приходят.