История болезни (документальная повесть) - часть первая

Мама присела возле меня на стул, осторожно откинула одеяло, затем аккуратно приподняла укрывавшую живот пеленку. Живот, уменьшенный до обычного размера, рассекает сверху вниз грубо сшитый разрез, из которого между отдельными швами торчат дренажные резинки, а из прежней раны высовывается рванная резиновая перчатка. По бокам живота, через мелкие разрезы кожи выходят три резиновые трубки. Накрыв живот, после тягостного молчания, она сказала:

- Ничего сынок, это временно. Кишечник заработает и все резинки с трубочками у тебя повытаскивают, а раны зарастут.

Не обращая внимания на боль в горле, раздраженно сиплю:

- Так и четверть в школе закончится. Как потом догоню ребят?

Улыбка трогает ее усталое лицо.

- Какой ты умница! – она треплет рукой мои волосы. -Догонишь и перегонишь, еще будешь отличником.

Закрываю глаза: «Ничего мама не понимает. Могут на второй год оставить, а она - отличник» …

Нина Сергеевна меняет очередной флакон капельницы. Сквозь дрему слышу, медсестра говорит маме:

- У Саши нос хороший. Я по носу определяю, если заострился, значит не жилец. Саша вылечится!

«Какой у меня нос? И как он может заостриться?». Мысли в голове путаются – падаю в бездну…

Проснулся от шума. В палате Виктор Николаевич, рядом всхлипывает тетя Клава. Мамы нет. Дядя Коля укрыт простынью с головой. Доктор обращается к женщине:

- К сожалению, помочь не смогли…Очень позднее обращение. Извините. Выходит из палаты.

Вошла мама.

- Тебе не страшно, сыночек?

- Нет.

Въехала каталка. Два санитара привычно бросили тело дяди Коли на голое железо, сверху накрыли простыней и выехали из палаты. Следом вышла тетя Клава. Мы молча проводили их взглядом. Воцарилась гнетущая тишина. Мама сжимая мою кисть, «ушла в себя». «Перевариваю» произошедшее – при мне впервые умер человек. На душе пустота…

30 ноября 1968 год.

В палате Виктор Николаевич, рядом с ним стоит столик с инструментами и перевязочным материалом. Доктор усаживается.

- Как перенес операцию? – голос без эмоций.

В той же тональности отвечаю:

- Хорошо, но в горле что-то застряло – глотать больно.

- Ничего там не застряло. Это у тебя после интубации трахеи остаточные явления, пройдет - доктор мнет мне живот, затем слушает его фонендоскопом: - С кишечником все гораздо серьезнее. Никак он не хочет работать - врач удаляет дренажные резинки из срединного разреза живота и рваную резиновую перчатку из зияющей раны на месте первой операции. Долго промывает через отверстия перекисью водорода брюшную полость, затем в рану засовывает пинцетом огромный кусок марли, пропитанной вонючим бальзамом по Вишневскому. Мне больно, но сил нет сопротивляться. Сжимаю челюсти и молчу. В заключение каждое отверстие разреза, вновь затыкает кусками резиновых перчаток.

С надеждой спрашиваю:

- Перевязка закончилась?

Виктор Николаевич берет огромный шприц – грамм на двести. Соединяет его с проведенным через мою ноздрю зондом.

- Да! Но еще будем промывать желудок - потянул поршень и шприц медленно заполняется темно-зеленой жидкостью. Обращается к маме: - Дайте Саше воды – мама подносит к моему рту кружку с водой. Глотаю с трудом – больно. Доктор постоянно отсасывает. Жидкость в шприце раз за разом становится светлей, наконец пошла прозрачная: - Зонд забивается, надо тебе больше пить. Сам видишь сколько желчи набирается, если не промывать.

Устало киваю головой. В полудреме слышится разговор врача и мамы, но смысла не улавливаю…

Вечером пришла медсестра Нина. Приносит странную капельницу с двумя огромными иглами и бесцеремонно вводит их в мои бедра.

- Доктор назначил физраствор от обезвоживания.