История болезни (документальная повесть) - часть первая

- В вашей клинической больнице изуродовали моего ребенка, а теперь хотите бросить его на произвол. Не можете вылечить – отправьте в Москву!

Заведующая раздраженно отвечает:

- Хорошо! Сашу положу к себе в отделение, по поводу дальнейшего лечения, решайте сами с Иваном Ильичом…

15 сентября 1969 год.

Дни ожидания прошли. Сегодня профессор Клюев должен выйти на работу. Около восьми часов утра выхожу во двор больницы и встаю за ствол пожелтевшего клена, рядом с воротами.

Мимо спешат медработники. Прохладно. Стою в одной больничной пижаме – замерзаю. Наконец, издали замечаю грузную фигуру профессора. Он идет медленно, постоянно отвечая на обращенные к нему приветствия. Выхожу из-за дерева.

- Здравствуйте, Иван Ильич – голос мой дрожит от холода и волнения: - Я, Вас жду.

Он остановился.

- Что от меня хотите, молодой человек?

- Операцию!

- Какую операцию?

- Которую вы мне обещали сделать.

- Ваша фамилия?

С удивлением догадываюсь, он меня не узнает.

- Уланов, Саша Уланов. Вы мой кишечник четыре раза оперировали.

По выражению его лица понимаю, он удивлен не меньше меня.

- Это ты? Молодец! Честно говоря, не ожидал увидеть тебя ходячим. Так что я тебе обещал?

Повторяю:

- Операцию.

- Хорошо. Мы обсудим этот вопрос с твоими докторами, и тебе сообщат наше решение.

Разочарованный, стою на месте. Профессор обходит меня и идет дальше. Развернувшись, смотрю ему вслед – нехорошее предчувствие сковывает тело.

Лежу на кровати, тупо смотрю в потолок. В голове разные мысли – ни одной хорошей. Может себя «накручиваю»? Скоро двенадцать – вероятно профессор уже переговорил с врачами. Поглядываю на дверь. Что скажут?

Входит Мария Васильевна. Направляется ко мне.

- Опять я крайняя! Иван Ильич мог сам тебе объяснить ситуацию. Твой кишечник восстановить невозможно. Любая операция бессмысленна!

Охватывает холод, с трудом шевелю губами.

- Если здесь невозможно, отправьте в Москву.

- Ты не понимаешь. Невозможно, это значит невозможно! – голос ее дребезжит еще сильнее. – Ни Москва, ни Вашингтон, нигде не помогут!

- А как мне с этим жить?

- Оформишь инвалидность и живи. Мне больше нечего тебе сказать – она быстрыми шажками вышла из палаты.

«Вот и все. Надеяться больше не на что. Понять не могу и не хочу: «Любая операция бессмысленна». В пятнадцать лет стать инвалидом. Жизнь вне общества – только перевязки, перевязки и перевязки».

В горле сдавило, трудно дышать, глаза заволокли слезы. Не могу лежать. Привычно закрепляю бинтами пеленку и подхожу к окну. Смотрю через стекло на листопад.

После каждого дуновения ветерка, березы сбрасывают ярко-желтые листочки. Кружась и переворачиваясь, они осыпают землю. Двор больницы похож на разноцветный ковер. Редкие прохожие идут по нему, небрежно разбрасывая ногами листья: «У всех нормальные животы».

От грустных мыслей отвлекает тихий стон Дато. Рядом со мной, пятый день лежит с обширными ожогами молодой грузин. При поступлении, его кожа была ярко-красной с множественными волдырями. Сейчас она отекла и вместо волдырей - нагноившиеся раны.

«Приехал он из далекой Грузии, учиться в Мордовский университет. Поздно вечером шел с друзьями по городу и нечаянно упал в колодец с горячей водой. Над колодцем стелился пар - не заметил открытый люк. Пока товарищи пытались его вытащить, Дато варился в кипятке».

На душе тоскливо, в палате душно. Оделся и вышел на улицу – прохладный чистый воздух ворвался в легкие. Пахнет опавшей листвой и сырой корой окружающих меня деревьев. Прислонился к березе, задумался:

«Всю оставшуюся жизнь, быть одиноким иждивенцем у родителей – без своей семьи, работы, даже в армию не возьмут». Исступлённо колочу кулаком по стволу дерева. Нет! Нет! Нет! Этого не может быть!

Редкие листочки падают на мою «обезумевшую» голову. Болит правая ладонь. Оглядываюсь – никого. Неудобно за проявленную слабость.

Вернулся в палату – ждет мама.

- Саша, что с тобой? На тебе лица нет.