История большевизма в России от возникновения до захвата власти: 1883—1903—1917. С приложением документов

Большевистский центр был приятно удивлен таким революционным почином, тем более что в то время большинство Кронштадтского Совета еще не принадлежало большевикам, и всецело идейно поддержал его революционную инициативу.

«Удержать власть в отдельном городе в то время, когда центральная власть находится в других руках – трудно, – так писал в те дни Каменев. – Этого можно добиться, только проявив величайшую организованность, величайшую сплоченность и дисциплину. Пусть же и в этом отношении кронштадтские матросы и рабочие покажут нам пример и послужат образцом».

И матросы показывали пример. Петербург дрожал, когда разносились слухи о приезде кронштадтцев. Учитывая это, «Правда» жирным шрифтом лаконически сообщала иногда: сегодня прибывают столько-то тысяч кронштадтцев – и население понимало, что это значило… Кличка «краса и гордость революции», данная матросам Троцким, без протеста, хотя и в кавычках, была принята всем обществом.

За Кронштадтом шел Гельсингфорс с его Свеаборгом. Там существовал Совет армии, флота и рабочих, председателем комитета которого был морской офицер Гарин. Туда ездили большевистские лидеры из Петрограда, там любила выступать Коллонтай, там особенно были развиты германофильские симпатии. Старый социал-демократ Фельдман, поднявший в первую русскую революцию бунт на броненосце «Князь Потемкин-Таврический», попав в Гельсингфорс на матросский митинг, был поражен речами большевистских агитаторов. Один из них защищал германское правительство, другой заявлял, что Франция куда опаснее для дела свободы и революции, чем Германия. Фельдман находил агитацию большевиков демагогической, о чем писал в газете «День».

Гельсингфорсские матросы так же мало считались с Временным правительством, как и кронштадтские. Когда по распоряжению правительства группа лиц старого режима во главе с доктором Бадмаевым[137] была направлена через Финляндию за границу, Гельсингфорсский комитет самочинно арестовал их, заключил под стражу на «Полярную звезду»[138], а затем перевел всех в Свеаборгскую крепость.

Такое настроение матросов Балтийского флота заставляло лидеров революции смотреть на них с надеждой и верой. И они не ошибались.

Когда с Черного моря донесся слух, что Черноморский флот слишком крепок, что оттуда даже выслана на фронт большая делегация матросов для поднятия патриотического настроения в армии, Балтийский флот принял меры, дабы направить своих товарищей по Черному морю на истинно революционный путь. Из Кронштадта и Гельсингфорса были посланы в Севастополь хорошие агитаторы, и в результате в Севастополе начались аресты и убийства офицеров. Командующий флотом адмирал Колчак должен был уйти в отставку. Начался развал Черноморского флота.

Начали большевики в мае широкую пропаганду также и за образование Красной гвардии, созданием которой они хотели застраховать себя на случай недостатка преданных им войсковых частей. Вооружение рабочих шло давно, с первых дней революции. Большевики продвинули это дело, и в рабочих кварталах у них были уже свои отряды. Но, недовольные таким кустарным способом формирования своего войска, они поставили вопрос более широко, гласно, пустив его в печать. В середине мая вопрос обсуждался уже на страницах «Правды», а Выборгский районный совет даже выработал «Основы устава», как проект того положения, по которому должна создаваться Красная гвардия.

Совет рабочих и солдатских депутатов отнесся отрицательно к поднятому вопросу, находил, что создание такого войска внесет рознь в среду пролетариата, но большевики если и не оформили тогда ее создания, то фактически его осуществляли. На глазах Временного правительства вместо распадавшейся русской армии беспрепятственно создавалась большевистская Красная гвардия…

Благодаря интенсивной, продуманной, систематической работе большевиков сочувственное им настроение со стороны масс прогрессировало. Их лозунги нравились толпе, нравились рабочим и солдатам. На отдельных заводах, в глуши рабочих районов, в казармах войсковых частей число сторонников большевизма росло. Вскоре правительство убедилось в этом воочию.

В самый день пролетарского праздника правительство послало союзным державам дипломатическую ноту о своем отношении к войне, в которой были и такие фразы, как указание на царящее в России «всенародное стремление довести мировую войну до решительного конца» и желание «отразить врага, вторгшегося в самые пределы нашей родины». Тогда же нота сделалась известна исполнительному комитету Совета рабочих депутатов. Между правительством и Советом возник конфликт, слухи о ноте и недоразумениях проникли в рабочие и солдатские круги, началось возбуждение, и большевики поспешили использовать его.

Со стороны немцев был дан сигнал осложнить обстановку и свалить нежелательного им патриотически настроенного министра иностранных дел Милюкова. В казармы и рабочие кварталы посылались немецкие деньги. Волнение росло. Знавший истинную подкладку происходящего Исполнительный комитет стал принимать меры к успокоению рабочих, но напрасно.