— Слушаюсь, государь! — склонился слуга.
Хильперик расплылся в улыбке. День, положительно, был хорош.
В этот день король решил поужинать в узком семейном кругу, с женой. В обеденной зале, у огромного очага, где трещали сухие до звона дубовые дрова, расположился грубоватый длинный стол. Он служил еще старому королю Хлотарю, и был нещадно изрезан ножами. Но тяжелой столешнице в четыре пальца толщиной это было нипочем. На противоположных краях стола поставили привезенные из имперских земель стулья с высокими спинками. Служанка резво летала от кухни к обеденной зале, подтаскивая большие деревянные блюда. Сегодня государь пребывал в хорошем настроении, но промедления он не терпел, и на наказание был скор. На ужин велено было накрыть богатый стол. На подносах стояла дичина, свежий хлеб, сыр и пироги. Отдельно лежало нарезанное тонкими пластинками сало с прожилками мяса, от которого новая королева брезгливо воротила нос. Старый слуга, стоявший у стены для всяких надобностей короля, даже головой покрутил от удивления. Вот ведь чудная баба! Ведь сало — наипервейшая пища! Прислуга от ее манер прыскала в кулак, стараясь, чтобы та не увидела, а то заругает ведь. Вот и сейчас она удивила всех! Вот как люди нормальные едят? Взял кусок мяса рукой и в рот положил, или на кус хлеба, что перед тобой лежит. А она тремя пальцами берет, да еще и мизинец оттопыривает. И после каждого куска руки в чаше моет, будто от нечистого чего. Да простой человек мясо два раза в год видит, и то, если год сытый. И после куска мяса он пальцы так оближет, что никакая чаша с водой не понадобится. Потому как это же мясо, господская еда. А так крестьяне по большей части репу едят, да каши из зерна разваренного, да бобы проклятущие, от которых брюхо пучит. И вдобавок пресное все, потому как соль дорогая очень. Она не для баловства, а чтобы еду впрок сохранить, до голодного времени.
А еще, старый слуга уже и не помнил, когда такой ужин без ругани заканчивался. Может, сегодня? Но, нет, ужин проходил так же, как и всегда. Галесвинта, которая не видела мужа несколько дней, затянула привычную песню.
— Хильперик, отпусти меня домой, в Испанию, — ныла она.
— Да катись, — сказал ей король, отрезая себе кусок пирога с зайчатиной. Слуга налил ему вина в кубок и наложил мяса на ломоть хлеба, лежащий на столе перед Хильпериком.
— Те же знаешь, как я страдаю тут… Что-о-о??? — Галесвинта не поверила своим ушам.
— Проваливай, говорю, — заявил Хильперик, вливая в себя полкубка одним махом. — Собирайся и уезжай. Вот прямо завтра. Только заткнись, ладно? Сделай так, чтобы хоть один ужин прошел в тишине.
— Да… — Галесвинта заткнула себе рот руками, чтобы не сказать лишнего, и чтобы ее муженек не разозлился и не передумал. Она опрометью выскочила из-за стола и побежала в свои покои собирать вещи.
Старый слуга, служивший Хильперику чуть ли не с рождения, посмотрел на него с немым вопросом. Происходящее сейчас не укладывалось в его голове. Он был умудрен опытом, а уж своего короля знал, как облупленного.
— Что, дядька, удивил я тебя? — спросил его король, который осушил еще один кубок.
— Есть немного, — согласился тот.
— Ты про указ мой новый слышал, по которому можно землю наследовать и продавать? — спросил его король.
— Слышал, — пожал тот плечами, — да только оно мне без надобности. У меня своей земли нет, я из твоих рук кормлюсь.
— А хочешь землю свою иметь? — спросил король. — Литов туда посадить и оброк с них получать?
— Хочу, конечно, — неверяще сказал старый слуга. — А что сделать то за такое нужно?
— Да суку вот эту придушить. Надоела, сил нет.
— А много земли дашь? — деловито спросил слуга.
— На безбедную старость хватит. Сделаешь?
— С превеликим удовольствием, мой король. Меня служанки до конца моих дней поить будут, они же ненавидят ее люто.
Фредегонда была на седьмом небе от счастья. Она стала настоящей королевой! Сколько лет она этого ждала! Хильперик женился на ней сразу же, как закончил поминать покойную жену. Он так рыдал на ее похоронах, что даже Фредегонду удивить смог. Вот ведь сволочь лицемерная! Их свадебный пир был скромным, и прошел по старине. Никакого шума, только близкие люди. Братьев звать не стали, чему Фредегонда была безумно рада. Не хватало тут еще сестру убитой Галесвинты видеть.