— А города мы вернем, — сказала ему Фредегонда, которая умела подобрать правильные слова для своего мужа. — Не эти, так другие. Нам нужно как-то с твоим братом Гунтрамном подружиться поближе.
— Это еще зачем? — удивился король. — Он всегда был заодно с Сигибертом, и против меня.
— Да нет же! — Фредегонда перевернулась и уселась на него сверху, крепко сжав стройными ногами. Тяжелая грудь заколыхалась перед глазами Хильперика, уводя его мысли совсем в другую сторону. — Он заодно только с самим собой. Вас трое, а значит он всегда будет поддерживать того, с кем ему выгодно в этот момент быть. Он всегда будет метаться между вами, чтобы равновесие сохранить, понимаешь? Ему слишком сильный Сигиберт тоже не нужен, он же тогда его сожрет, и не поморщится.
— Да? — Хильперик задумался. Он нутром это чуял всегда, но так умно сформулировать свою мысль не смог бы. — Точно, они же недавно из-за Арля сцепились, но Гунтрамн дальше воевать не стал. Даже графов отпустил восвояси, без выкупа.
— Потому что он трус, — припечатала Фредегонда. — Его кто-нибудь на поле боя видел? Да он только церкви строит и попам деньги раздает.
— У него богатые земли, — с сомнением сказал Хильперик. — Видно, господь ему за это благоволит.
— Он богат, потому что хитер. Все войны на твоей земле идут, и на земле твоего брата, — заявила ему жена. — А он в сторонке стоит, и только пошлины с купцов собирает. Его то земли никто не разоряет, потому ему все подати без изъятия идут.
— Значит, как только опасность его землям будет угрожать, то он мне другом станет, а не Сигиберту, — задумчиво сказал Хильперик.
— Никогда он тебе другом не станет, — резко ответила ему Фредегонда. — Как только выгодно будет, предаст в ту же минуту. Они все, святоши, такие.
— Что ж, города мы потеряли, а деньги нужны, — вздохнул Хильперик. — Вот где их теперь взять?
— С франков своих возьми, — посоветовала ему жена. — А то очень хорошо жить стали. Ходят такие сытые, что морды скоро лопаться начнут.
— Так франки подати кровью своей платят, — изумился Хильперик. — Отроду не бывало такого!
— Не бывало, так будет, — пожала плечами Фредегонда. — Пусть продолжают кровью платить, но еще и зерном со своим королем немного поделятся. Не убудет от них.
— Возмущение пойдет! — задумчиво сказал Хильперик, но дельную мысль отвергать не стал.
— А у тебя палач разучился глаза выкалывать? — хмыкнула Фредегонда. — Пять-десять старост образумишь, они все как шелковые станут.
— Может быть… Может быть…, — говорил про себя король, казна которого пребывала в плачевном состоянии.
— Кстати, а ты не догадываешься, чего это я на тебе голая сижу? — резко сменила тему Фредегонда.
— Что? Опять? — изумился король, в голосе которого появились испуганные нотки.
— Вот ты неугомонный! — приятно удивилась жена. — Но нет, на сегодня хватит! На живот мой посмотри. Ты, король, снова отцом станешь.
Глава 14
Пять лет короли провели в заботах, трудах и войнах. Многое произошло за это время. Брунгильда родила сына, которого назвали Хильдебертом. Вроде бы имя, как имя, но короли Гунтрамн и Хильперик углядели в том опасность для себя, потому что так звали их дядю, до сих пор почитаемого народом Парижского короля. Как-то уже забылась та гнусная роль, которую он сыграл в убийстве двух своих малолетних племянников. И никто уже не вспоминал, что именно он поддержал мятеж принца Храмна против родного отца. Его по-прежнему считали справедливым и добрым королем, ведь на фоне остальных своих родственников он был чуть ли не святым. Такое имя, данное младенцу, обязывало ко многому. Оно было политическим заявлением и означало, что мальчик этот в будущем станет претендовать на земли Запада. И это стало вызовом для остальных правителей.
У короля Гунтрамна родились два сына, и это успокоило местную знать, которая уже очень резко отделяла себя от Нейстрии и Австразии. Нейстрийцы постепенно становились франками, жители Австразии — германцами, а бургундцы оставались римлянами. Более того, они и говорили то на разных языках. Как и предполагал король Гунтрамн, лангобарды и саксы вторглись в Бургундию, но были разбиты талантливым военачальником, патрицием Эонием Муммолом, который пришел на смену умершему Цельсу.