История будущего Глори О'Брайан (ЛП)

– Ну, друзья просто пишут друг другу сообщения, или собираются посплетничать, или смотрят страницы друг друга в соцсетях, или смеются над другими и все такое.

– Ты тоже так делаешь?

– У меня нет друзей, – призналась я.

– Не верю.

– Можешь не верить. Это правда.

Он изучающе оглядел меня:

– Вообще никого?

– Ну, есть одна подруга. Но только потому, что она живет через дорогу. Она не очень хороший друг. Это просто… удобно.

– А мне кажется, ты крутая.

– Я крутая, да.

– Тогда почему у тебя нет друзей? Неужели так сложно найти других крутых людей?

– Да. И нет. Не знаю. Мне просто в принципе не нравятся люди, – сказала я. – Им нельзя доверять.

– А мне?

– Что?

– Мне тоже нельзя доверять?

– Не знаю.

– Слушай, мы знакомы меньше часа. Я не думаю, что полный мизантроп стал бы сидеть тут и есть с незнакомым парнем.

– Считай это бунтом.

– Значит, я достаточно крут для тебя?

– Пожалуй. Но пока я тебя не знаю, – заметила я. – Обычно я узнаю кого-то поближе и понимаю, что на самом деле этот кто-то совсем не так крут, как казалось. Или как-то так.

– Это очень высокая планка.

– Что плохого в высоких планках? Ты же сам ходишь по торговому центру целыми днями и улыбаешься людям.

– И то верно. Но нельзя ожидать от людей, чтобы они оправдывали твои ожидания.

– Почему нельзя?

– У тебя нет друзей, так? Это уже о чем-то говорит.

– Мне не нужны друзья, – возразила я. – Что ты скажешь на это?

– Ты необычная, – заметил Питер. Он улыбался – значит, это был комплимент. Но я все равно не знала, что ему ответить. – Если ты сможешь дать интервью, думаю, мне стоило бы включить твои мысли в доклад.

– Я думала, мы уже начали интервью. – Мы посмеялись. – Думаю, теперь нам надо вернуться к разговору о музыке, а потом разойтись по своим делам.

– Не знаю. Мне все еще интересно, почему ты не хочешь ни с кем дружить.

Я задумалась:

– Мне просто не нужны друзья.

– У тебя, наверно, хорошие отношения с семьей.

– Типа того.

– Братья, сестры?

– Я единственный ребенок.

– Наверно, у тебя крутые родители.

– Да. Очень крутые.

– Значит, высокая планка началась с семьи?

Я рассмеялась:

– Да, можно и так сказать.

– Ты интересная.

– Думаешь?

– Понимаешь, о чем я?

– Я никогда нигде не стану своей, если ты об этом. И не знаю, хочу ли этого.

– Эх.

Питер выбросил наши подносы в мусор. Я тоже встала, и он разочарованно на меня посмотрел, как будто хотел еще поговорить.

– Мне надо идти, – объяснила я.

– Ладно. Был рад с тобой познакомиться. – Он вручил мне визитку. – Ты правда согласна дать интервью?

– Конечно, без проблем.

– Вот мой номер. Позвони, договоримся.

– Ладно, – сказала я и убрала визитку в карман, лишь мельком взглянув на нее.

– Тогда до скорой встречи.

Мы пожали друг другу. У него было крепкое рукопожатие. Как и у меня. У нас обоих были высокие планки. Послание от красивого Питера: «Его отец никогда не любил его и все время говорил подстричься. Один раз он сказал, что Питер похож на голубого…»

По пути к фонтану перед «Sears» я попробовала улыбаться людям. Питер был прав: никто не улыбался в ответ. Получалось совсем наоборот: от моей улыбки людям становилось неловко. По пути я поймала несколько посланий и записала их в «Историю будущего», но большую часть времени я была погружена в своим мысли. В основном – о Питере, иногда – о старике в бейсболке, а ближе к обеду – об Элли, потому что я не знала, что сказать, чтобы она наконец исчезла из моей жизни. Она жила через дорогу, так что, если я не запрусь в чулане и не уеду, это будет очень неловко.

Я прошла по всем местам скопления пожилых людей, но старика в инвалидной коляске там не было. Потом я даже обошла вокруг торгового центра, где выполняли дневную норму ходьбы люди в модных спортивных костюмах. Там его тоже не было. По пути обратно в торговый центр я прошла мимо развала в духе блошиного рынка – с бейсбольными карточками, старыми виниловыми пластинками и другими приветами из стиля ретро. Я зацепилась взглядом за пару темных очков. У них была оправа в виде летучей мыши и красные стекла. С их дужек свисали цепочки с маленькими летучими мышками. Я купила их за десять баксов и надела. Красная дымка перед глазами напоминала мне о чулане и казалась метафорой. Я была летучей мышью по имени Глори О’Брайан и видела все в красном цвете. Красный – цвет моей злости на мир. Я была окаменелой мышью – мертвой внутри обманщицей. Я была мертва для всех, кто чего-то ждал от меня. Мертва для производителей лака для ногтей, для моды и сплетен о знаменитостях. Мои мертвые уши не слышали, кто и что обо мне думал. Я была свободна, потому что меня никто по-настоящему не знал. Возможно, красные стекла добавили мне капельку безумия, но я действительно так думала: «Я ничего собой не представляю, и я свободна».