Другим примером может быть сцена в «Троянках» (860—1059). Елена, оправдываясь перед Менелаем, доказывает, что в ее проступке виновата Гекуба, которая родила Париса, затем Приам, что не убил его, несмотря на недобрые предвещания, наконец, Афродита, обещавшая ее Парису, и т. д. Гекуба в своей речи опровергает все доводы Елены, ссылки ее на богов и убеждает Менелая, что, только убив Елену, он ублаготворит Грецию за испытанные ею страдания. Можно заметить, что такое обсуждение виновности Елены было откликом распространенной темы риторских упражнений, известных нам по образцам фиктивных речей Горгия (см. гл. X).
Так достижения ораторской техники постепенно входили в обиход художественной литературы, а вместе с этим развивались и различные формы словесных украшений, фигур речи и мысли.
Из усовершенствований, достигнутых Эврипидом, следует указать на большое развитие у него «стихомифии», т. е. чередующихся реплик из одного стиха — по 50 и более подряд (например, «Елена», 8 3—142; 780 — 841; 1195—1277; «Электра», 220 — 289; 612 — 684; «Ион», 5 17 — 563; 934—1028 и т. д.); склонность к обстоятельным картинным рассказам в сообщениях вестников. Таковы, например, рассказы о катастрофе с Ипполитом, о жертвоприношении Ифигении в «Ифигении в Авлиде» и Поликсены в «Гекубе». Они живописуют предмет и создают иногда цельные картины.
В соответствии с изменениями драматической техники у Эврипида изменился и язык. Он сделался намного проще, приблизился к разговорной речи, как отмечал Аристотель[179]
. Но все-таки он сохранял типичные свойства трагического стиля. Сам Аристофан, постоянный противник Эврипида, должен был признать его преимущества. Язык Эврипида богат тонкими и глубокомысленными изречениями, которые впоследствии высоко ценились любителями и которые стали пословицами. Правда, ученая изысканность некоторых выражений вызывала насмешки противников Эврипида. Аристофан едко высмеивает его выражения в духе Гераклита (фр. 638):В одном месте у Аристофана раб Эврипида на вопрос Дикеополида, дома ли Эврипид, отвечает: «Не дома дома он, коль понимаешь» («Ахарняне», 396).
Среди звуковых эффектов, которыми пользовался Эврипид, указывали на злоупотребление свистящим «с», по нескольку раз встречающимся в одном стихе[180]
. Какое-то лицо в комедии его современника Платона (не философа!) замечает: «ты спас меня от сигм Эврипида».Эврипид много занимался музыкой, и музыкальные части трагедии получили у него большое развитие. Он часто вводит арии действующих лиц. Иногда музыка даже преобладает над словом: слова подбираются не ради смыслового значения, а ради музыкального звучания их — с музыкальными протяжениями слогов и повторениями отдельных слов. Эврипид широко пользовался мотивами народных песен, за что Аристофан и обвинял его в вульгарности («Лягушки», 1300). Мы имеем сведения об особенной эффектности постановки не дошедшей до нас «Андромеды», где героиня, прикованная к скале и обреченная на съедение морскому чудовищу, перекликалась в жалобных песнях с эхо, пока не появлялся Персей, чтобы освободить ее. Пародию на эту трагедию дал Аристофан в конечной части комедии «Женщины на празднике Фесмофорий» (1010—1135).
8. НАЦИОНАЛЬНОЕ И МИРОВОЕ ЗНАЧЕНИЕ ЭВРИПИДА