Большую роль в борьбе с елкой и елочной игрушкой сыграл журнал «Юные безбожники» – орган ЦК ВЛКСМ, Наркомпроса и Центрального Совета Союза воинствующих безбожников, издававшийся в Москве с марта 1931 по январь 1933 года243
. Помимо статей о методах антирелигиозной пропаганды, анонсов детской атеистической литературы и материалов для инсценировок и литмонтажей значительное место в журнале занимала «антиелочная» и «антиигрушечная» беллетристика, отличавшаяся крайней категоричностью и воинствующей риторикой. Так, в рассказе для октябрят В. Смирновой «Чей праздник» елочная игрушка изображалась не просто как чуждый, но и как абсолютно ненужный советскому ребенку предмет. И если «цветные бусы, пестрые блестки, круглые коробочки, картонные звезды», покачивающиеся на еловой ветке в руках уличного торговца, детям в соответствии с сюжетом публикуемого рассказа были просто неинтересны, то «толстая голая кукла с крыльями из марли» все же привлекла их внимание. «“Это летчик?” – спрашивают ребята. – “Это ангелочек на елку”. – “А зачем он?”». «Скоро будет праздник, – заключала автор. – Праздновать будут капиталисты за границей, толстые нэпманы, кулаки, жадные торговцы и всякие отжившие старушки… Это чужой, не наш праздник. Мы его и знать не хотим»244.призывал своих читателей журнал245
.В репортажах с мест сообщалось о ходе антирождественских кампаний, их содержании, разновидностях и результатах:
В антирождественскую кампанию на родительских собраниях 1-го и 2-го концентра ячейкой Союза воинствующих безбожников Будской школы-семилетки были поставлены доклады о происхождении рождества. По трем группам было проведено шесть бесед на антирелигиозные темы, и на общем собрании учащихся был устроен доклад на тему о вреде каких бы то ни было религиозных праздников.
Пионеры-безбожники Ушакинской школы Тосненского района во время антирождественской К° усилили сбор денег на танк «Безбожник». Собрано 19 руб. 50 коп.
Школьники Ибресинской школы II ступени организовали в день «рождества» субботник на лесозаготовках, поставив своей целью добиться, чтобы в поповский праздник темп лесозаготовок не был снижен246
.«Гадание, ряжение, рождественская елка, рождественские украшения – все это пережитки дикарских времен», – внушали авторы статей юным читателям и противопоставляли рождественской символике символику новую, советскую: «Вифлеемская звезда не светилась никогда, засияла вечная у нас пятиконечная!»247
Символика ели, связанная в русской народной традиции с темой смерти248
, также была использована для отстранения детей от елки. Встраиваемая в такой идеологический контекст, елка должна была вызывать негативные, скорбные, горестные ассоциации: «Неисправимые обыватели тащили по домам рождественские елки. Елочные ветки куриным следом рассыпались по белому снегу; казалось, что в городе умерло много людей и их хоронили»249. Исследуя феномен детской тревожности и детского страха, советские педологи утверждали, что именно елочные персонажи, в частности Дед Мороз (как «живой», так и «игрушечный»), часто пугают маленьких детей, и потому от них следует отказаться250. Принципу «здоровой реалистичности», необходимой для правильного воспитания подрастающего поколения, они противопоставляли «стилизаторскую искусственность», которую и воплощали, с их точки зрения, елочные игрушки251.Такая агрессивная антиелочная кампания не могла не принести своих плодов. Среди детских высказываний рубежа 1920–1930-х годов встречались и такие: «У меня елочные игрушки есть – я их всех в печке сожгу»; «буржуй стоял около елки, а красноармеец зарядил патроны и прямо в него»252
.