История философии. Средние века

Дело в том, что для Марсилия сохранение единства и мира в государстве требует отказа от теории, в которой церковь рассматривается как «идеальное» общество, стоящее выше государства и к тому же обладающее юридической силой, – в противном случае может произойти столкновение между церковью и государством. Тем не менее, Марсилий готов допустить, что духовенство должно выполнять полезные функции в политическом обществе, осуществляя духовное и нравственное наставничество. Он не требует уничтожения церкви в смысле упразднения духовенства. Он настаивает на следующем – если каноническое право обладает принудительной силой (на языке гражданской или светской власти), то оно обладает силой только с санкции государства, в этом случае оно само становится государственным законодательством. В качестве примера он использует такое явление, как ереси. Государство может назвать ересь преступлением как явление, нарушающее гражданское благополучие в политическом обществе, для того чтобы сохранить целостность самого общества. Однако церковь вправе налагать наказания только за проступки, имеющие отношение к духовной сфере. Она не имеет права указывать государству, какие принудительные меры следует предпринимать против еретиков. Марсилий ссылается на авторитет Писания с целью обоснования незаконности притязаний пап и опровержения самой концепции церкви как самостоятельного и независимого общественного института, отличного от института государства и даже как противного ему. Его цель отнюдь не богословские дискуссии, но полная независимость государства, независимость, наиболее эффективное осуществление которой возможно через отрицание концепции церкви, как независимого, законотворческого и наднационального сообщества, через сведение последней, во всех отношениях, до положения внутригосударственного образования. Безусловно, Марсилий использует богословскую аргументацию, однако говорит с позиции политического философа и защитника автономного государства, а не с позиции богослова, в первую очередь заинтересованного в обнаружении евангельской истины. Его упоминания о жизни и деяниях Христа и его апостолов – скорее доказательства ad hominem (рассчитанные на чувства), нежели проявления подлинной богословской заинтересованности.

По этой причине законы в строгом смысле слова издает и предписывает только гражданский законодатель. Но кто он такой, гражданский законодатель? В соответствии с точкой зрения Марсилия первичной действенной причиной закона является народ или, по крайней мере, его наиболее влиятельная часть (pars valentior). Эта наиболее влиятельная часть народа не обязательно является его численным большинством, но при этом должна законным образом представлять собой весь народ. Так, всем гражданам, по чисто практическим соображениям, затруднительно заниматься составлением законов. Однако комиссия или комитет могут разрабатывать проекты законов, а затем для утверждения передавать их на рассмотрение законодателям. Что касается правителя, то его обязанность состоит в том, чтобы проводить принятые законы в жизнь. Таким образом, исполнительная власть, по Марсилию, подчиняется законодателю. И по его мнению, такая зависимость лучше всего отражается на практике, в случае если правитель или правительство избираемы. Это не представляется необходимым, но само по себе избрание предпочтительнее наследственного преемства.

В подобных взглядах можно усмотреть привязанность Марсилия к малым городам-республикам всей родины, привязанность, в которой нашел свое отражение греческий polis (город-полис) Аристотеля, что, в свою очередь, наводит нас на мысль о будущих идеях Руссо. Кроме того, с данной точки зрения чрезвычайно интересной особенностью мысли Марсилия является проводимое им различение исполнительной и законодательной власти. Тот факт, что им рассматривалась именно проблема разделения власти в государстве, нуждается в уточнении, ибо он подчинял законодательную власть исполнительной. Тем не менее, несомненно то, что он отстаивал зависимость исполнительной власти по отношению к законодательному собранию.

Хотя Марсилий в известном смысле признает верховную власть или суверенитет народа, тем не менее, он, во всяком случае открыто, не заявляет об общественном договоре[328]. Зависимое положение исполнительной власти по отношению к законодательной и учреждениям последней было продиктовано скорее практическими соображениями, нежели теорией общественного договора. Более всего он заинтересован в наличии общественного порядка и мире, при этом он ясно понимал, что деспотия и тирания не благоприятствовали и не способствовали мирному положению дел в государстве.