Конечно, Николай Кузанский стремился сделать все возможное, чтобы сохранить средневековый идеал единства христианского мира. В данном отношении он принадлежит Средневековью. Утверждать это – отнюдь не значит обесценивать идеалы, о которых идет речь. Однако, если, обладая нашим нынешним пониманием особенностей, возникших в христианском мире гораздо позже, в связи с появлением основанного на национализме политического миропорядка, обратиться назад, мы увидим в Николае человека, в своем желании сохранить прошлое пытавшегося плыть против все возрастающего течения; и если отдавать ему должное, то именно в том, как он пытался адаптировать старые идеалы к новым обстоятельствам, в том, как он понимал сам факт, что без реформы церкви невозможно сохранение единства. Как уже отмечалось, упорство Николая в отстаивании концепта природы как сотворенной бесконечности, его идея умопостигаемого и гармоничного мира как целой системы, саморазвертывание Бога в сфере сотворенного бытия – все это объединяло его мысль с философской мыслью Ренессанса. Это была та самая философия, которая больше, чем терминисткая логика, в действительности сформировала ментальное пространство эпохи, в которой как раз жили и творили величайшие ученые Ренессанса.
Глава 20
Эпилог
1
Прошлого по определению не существует[337]
. Любая оценка прошлого является восстановлением или реконструкцией. Вне всякого сомнения, существуют исторические факты, с которыми согласен каждый и о которых ввиду экономии, хотя с философской точки зрения они могут быть определенным образом интерпретированы, следует сказать как об отражающих голые факты. Другими словами, в области историографии можно устанавливать различия между фактами, которые, в общем, заключают в себе возможность различных толкований произошедших событий[338]. То, что в определенный год Цезарь пересек Рубикон, может по-разному интерпретироваться с точки зрения философа, который исследует, подвергая сомнению представление о непрозрачности «голых фактов»[339]; очевидно, что все это принимается историками за основной факт, ведь историки более всего заинтересованы в исторической значимости поступка Цезаря. Согласие о самом факте автоматически не влечет за собой согласия по поводу его исторического значения. Только наивные люди или люди, никогда не думающие о сущности происходящего, считают, что общие объяснения, относящиеся, скажем, к определенному периоду истории, периоду, о котором они когда-то читали в школьных учебниках, соответствуют реальности, с которой согласны все историки, занимающиеся данным периодом.Такого же рода, правда, еще более банальные замечания могут быть сделаны в связи со средневековой философией. Так, например, святой Фома Аквинский, скончавшийся в 1274 году, написал трактат «De ente et essentia», где доказывал, что суждение о различии между сущностью и существованием является такого рода суждением, о котором совершенно определенно можно сказать – оно либо истинно, либо ложно[340]
. Однако если дело касается общей оценки значимости достижений Фомы Аквинского, то ситуация отличается от предыдущей. Все это может быть делом случая, если брать общую картину средневековой философии. При условии, однако, что никто не будет заявлять глупым образом, что следует давать только вероятную общую картину; общее резюме может быть полезно для читателя, если даже оно неизбежно включает в себя некоего рода повторение уже сказанного.2
Внутри самого христианства «философия» первоначально и в основном представляла собой попытку отчетливо обрисовать и выразить христианское видение мира и человека. Она была христианской мудростью, которая, как считали, соотносилась сама с собой, наследовала и превосходила собой мудрость платоников, стоиков и всех прочих философов языческого мира. Конечно, это не рассматривалось как нечто законченное и данное раз и навсегда. Христианское откровение должно было быть принято и понято, но то, что скрывается за ним, постигалось с трудом. Результатом процесса заимствования мыслительных категорий нехристиан должно было стать их применение. Причем обсуждались такие вопросы, которые могли быть описаны как философские даже на языке более позднего времени, когда термин «философия» приобрел современное значение. Но для христиан Древнего мира философия реально была спасительной мудростью, становившейся вместе с верой, которая постигала как содержание последней, так и то, что за ней скрывалось.