История философии. Средние века

Однако философию невозможно держать на поводке подобно хорошо выдрессированной собаке, разве что лишив ее жизни и сил. Несмотря на все усилия таких просвещенных богословов, как Альберт Великий и Фома Аквинский, имевших целью продемонстрировать совместимость аристотелизма и христианства в основных чертах, совершенно ясно, что на самом факультете искусств время от времени философия подвергалась гонениям, причем вне всякого отношения к богословской ортодоксии. Учитывая всю благоразумность Фомы Аквинского в его подходе к рассматриваемым проблемам, естественным будет считать осуждения 1277 года проявлением ультраконсерватизма и обскурантизма. Несмотря на опрометчивую поспешность Стефана Тампье и его сподвижников, несмотря на предубеждения такого лица, как Килуордби, и непонимание отдельных спорных моментов[343], способствовавшие осуждениям и одобрявшие их испытывали буквально настоящий страх перед самостоятельной философией, которая не более чем на словах исповедовала христианское богословие и при этом распространялась на учителей и студентов факультета искусств; эти самые лица считали к тому же, что именно здесь заключается подлинная опасность развития и роста натуралистических воззрений. Естественно, что на консервативных представителей власти торжественные заявления, в которых нарушившие закон или подозреваемые в его нарушении преподаватели утверждали, что просто излагают учения Аристотеля или Аверроэса, не вкладывая сюда при этом своих собственных мнений, не производили столь уж большого впечатления. Вполне очевидно, что в самих осуждениях выявлялась вся эта смесь подходов и мотивов, что и подсказывалось всей мешаниной, состоящей из осужденных положений. Всегда найдутся люди, для которых любое суждение, хоть как-то представляющееся новым, отдает запашком ереси. Также, вне всякого сомнения, были и такие, кто чувствовал, что подмена новомодными аристотелевскими теориями старых, глубоко чтимых христианских ценностей являлось позорным и скандальным фактом. Во всяком случае, как кажется, кое-кто чувствовал, что языческая философия уже добилась превосходства и представляет собой угрозу вере[344].

Тем не менее, возможно, XIV столетие фактически не замечало распространения мировоззрения, которое, будучи несовместимым, соперничало с христианской интерпретацией реальности. Заметным, скорее всего, было то, что являлось попыткой деэллинизировать христианскую мысль, что выражалось в удалении из нее чуждых элементов детерминизма, истоки которого находились в греко-исламской философии. Общие интересы и сам подход Оккама в первой половине столетия и Жерсона в его конце демонстрировали существенные отличия; правда, оба мыслителя склонялись к преодолению того, что в их глазах являлось проникновением этого самого философского детерминизма в христианскую мысль. Каждый был заинтересован в том, чтобы как можно ближе привести христианское богословие и христианское мировоззрение в соответствие с тем, что считал истиной.

Нет нужды говорить, что у нас нет уверенности в том, что ситуация изменилась бы в случае соблюдения условия абсолютной свободы мнений при проведении диспутов. Так, например, Оккам мог критиковать папство в особо острых вопросах, например за его позицию в вопросе о францисканской бедности, а в более широком контексте за его притязания на верховную светскую власть или на церковный абсолютизм, при этом оставаясь христианским богословом. По этой причине навряд ли следовало бы ожидать от него взглядов на мир, находившихся в дисгармонии с христианской теологией. Тем не менее, не будь инквизиции и пристальной опеки церковных иерархов, буревестники вроде Николая Отрекурского появились бы в то время, как последний, возможно, занимался бы построением системы, соперничавшей с преобладавшим в то время христианским толкованием реальности. Мы не можем говорить об этом наверняка. Нам только известно, что фактически представители так называемого «нового пути» не выработали в то время более или менее заметного изменения мировоззрения.