История философии. Средние века

Другими словами, существует такая вещь, как оккамистское мировоззрение. А его структуру можно использовать как силу, обладающую мощным воздействием на определенные умы. С одной стороны, у нас есть картина мира, содержащая в себе отдельные субстанции, между которыми нет необходимых взаимных связей и ни одна из которых не существует по необходимости, с другой же стороны, у нас есть дополнительная картина этих же субстанций и связей между ними, зависящих от всемогущей божественной воли. Другими словами, ответом на вопрос – почему существуют предметы и почему предметы или вещи таковы, каковы они есть, – будет: так велит Бог. Первая половина картины мира, таким образом, стоит на своих собственных ногах. То есть ее верность может быть продемонстрирована без какого– либо упоминания о божественной воле. Все экзистенциальные высказывания, касающиеся конкретных предметов, и все суждения, в которых устанавливаются причинные связи между конкретными событиями и предметами, являются условными или случайными. Вторая половина картины мира, то есть взгляд на мир как на зависимый от божественной воли, причем это относится не только к природе сущего, но и к тому, каким образом оно существует[346], находится в ведении вопросов веры. Истинность этого взгляда не может быть доказана посредством философии и вообще независима от философских доводов. Поэтому достоверность подобного взгляда не может быть подорвана философской критикой аргументов, целью которых было показать его истинность. Каждая из двух половин данной картины является независимой в своем основании в полном смысле этого слова. И в то же самое время они исключительным образом соответствуют друг другу. Что может быть более интересного и самодостаточного? Да, конечно, можно спорить с неверующим по поводу истинности его мировоззрения, а также, наверное, можно убедить его в истинности миросозерцания, центром которого является всемогущий и свободный Бог. Но в таком случае нельзя отстаивать мнение, что существование Бога может быть доказано с помощью традиционных метафизических доводов.

Подобная оценка обсуждаемого предмета является несколько преувеличенной. Как видно, Оккам допускал доказательство существования консервативной первопричины мира. Он не то что произвольно отвергал философское богословие, хотя некоторые из аргументов его предшественников были подвергнуты им острой критике. Вместе с тем становится ясным, что между сферами философски доказуемых истин и религиозных верований возникло расхождение. Впрочем, не очень значительное. Если божественное всемогущество, как его понимал Оккам и его последователи, не может быть доказано философом, то вовсе не значит, что произошедшее на философской стороне картины повлечет за собой аналогичное действие на богословской ее половине. Но как кажется, противоположное положение не является истинным. Ибо божественное всемогущество означает для Оккама то, что Бог может действовать, не прибегая к помощи вторичных причин, в то время как обычно всякое Его действие опосредовано через действие этих самых вторичных причин в соответствии с основанным Им естественным порядком вещей (de potentia Dei ordinata). Однако вряд ли это было бы возможным, если бы, в свою очередь, причинные связи между ограниченными предметами были логически необходимыми. Поэтому возможно, что вера во всемогущего Бога в качестве следствия влечет за собой определенного рода мировоззрение, аналогичное предлагаемому Оккамом, а в наше время излагаемому Людвигом Витгенштейном в его «Логико-философском трактате». Другими словами, религиозные верования имеют тенденцию к формированию одностороннего взгляда на мир, так как в то же самое время едва ли кто-либо решится отстаивать мнение, в соответствии с которым существование трансцендентального и всемогущего Бога может доказываться философским путем.