К тому же заметно, что некоторые консервативные теологи были раздражены теорией Фомы Аквинского о цельности вещественной формы нашего тела. И поскольку разговор о формах подобных телесности, вегетативной, чувствительной и разумной жизни не несет в себе ни обыденного языка, ни общепринятого философского жаргона, мы могли бы предположить, что проблема, с которой имеет дело Фома Аквинский, устарела и утратила свое значение. Это было бы возможно в том случае, если ее изображать в точности соответствующей тому, какой она была в XIII веке. Тем не менее, в первую очередь здесь решалась проблема целостности человека. А если учитывать то, с какой интенсивностью велись дискуссии о так называемой проблеме тела и разума, можно понять, что постановка этой задачи отнюдь не утратила свою значимость.
Можно привести и другой пример. В Средние века часто и много говорили о «сущности» и «естестве (природе)». Нам представляется, что разговоры об этом принадлежат только прошлой, доэволюционной эре, тем временем, когда люди верили в статические или фиксированные виды и свойства природы. Жан-Поль Сартр говорил, что существование предваряет собой сущность и что не существует такого предмета, как человеческая сущность или природа, то есть нет естества, которое с самого начала было бы присуще всем людям. Однако сам Сартр, скорее всего, так же как и любой другой человек, способен устанавливать различие между африканскими львами и людьми в той же самой Африке. Поэтому следует спросить самих себя, а не заключает ли в себе определенная вера в природу или сущность человека некоего настойчивого положения, в соответствии с которым неразвитые народы тоже обладают правами, а также наше неприятие любых форм расизма, подразумевающего, что члены упомянутых рас являются людьми, стоящими по положению и развитию значительно ниже. Разумеется, мы избегали идеи некой оккультной сущности, «спрятанной» где-то глубоко внутри вещей. Хотя некоторые средневековые сочинители употребляли язык, который предполагает наличие в их умах чего-то сродного подобного рода идее, в любом случае в своих высказываниях они были осторожны и уклонялись от постулирования общей оккультной природы (или сущности), при этом они не отрицали, что люди по своей природе, так же как и сущности, подобны. Безусловно, существует множество различных проблем, которые могут быть подняты при том, когда дело касается языка сущностей или природных свойств. Тем не менее, суть дела в том, что мышление на нашем обычном языке, а также наши взгляды и убеждения как бы заставляют нас дважды подумать, перед тем как полностью отделаться от этой концепции как от некоего средневекового вздора.