История философии. Средние века

Настаивая на том, что божественная сущность является добродетельной и в то же время непостижимой и что достижение высочайшего человеческого совершенства доступно не только интеллектуальной элите, Крескас отвергает учение Аристотеля и обращается к религиозной традиции. Однако, переходя к обсуждению проблемы человеческой свободы, он делает уступку аристотелианству Авиценны[174]. Если рассматривать человеческую волю саму по себе, то мы будем должны охарактеризовать ее как свободную, в том смысле, что выбор совершается здесь самим человеком. Если меня принуждают совершить какое-либо действие, то решение исполнить требование не является моим. Если мы попытаемся вдуматься в подобную ситуацию, то должны будем признать, что никакого иного выбора не могло бы произойти. Крескас отвергает теорию Герсонида, в соответствии с которой божественное всеведение является ограниченным. В действительности Бог знает заранее, как человек будет действовать в любой обусловленной обстоятельствами ситуации. И это является той обусловленностью, в соответствии с которой человек будет поступать. Если же возразить, сказав, что в таком случае наказание, ожидающееся после смерти за неправедные дела, совершенные в этой жизни, является несправедливым, то в ответ следует заметить, что и сунувший свою руку в огонь человек получит ожог.

Поскольку интересы Крескаса в первую очередь были связаны религиозным миросозерцанием и Библией, вряд ли можно было бы ожидать от него внимания к логике ради самой логики. Тем не менее, с логическими затруднениями сталкивался он сам в своей собственной мысли. Так, например, не соглашаясь с Аверроэсом, он доказывает, что сущность и существование у творений не могут быть тождественными. Отождествление двух этих категорий привело бы к тому, что любые доказательства, обосновывающие существование конечной вещи или субстанции, оказались бы тавтологией. Однако совершенно ясно, что это не так. Не соглашаясь ни с аль-Фараби, ни с Авиценной и Маймонидом, Крескас доказывает, что существование творений нельзя рассматривать как случайное. Если бы определенность творений была случайностью, то любая вещь, скажем человек, вероятнее всего, появился бы на свет благодаря одной из этих случайностей, что нелепо, так как субстанция логически первична по отношению к тем или иным случайностям или модификациям. Существование, утверждает Крескас, является предпосылкой сущности. Что именно подразумевается под этим, не совсем ясно. Скорее всего, мы можем интерпретировать сказанное Крескасом в том смысле, что ничто не может иметь характерных признаков, пока оно не существует. Иначе он утверждал бы, что существование не есть предикат.

Спиноза ссылался на Крескаса в одном из своих писем, вполне возможно, испытывал его влияние, впрочем, так же, как и влияние Маймонида. Правда, возможно, что так мы преувеличиваем влияние иудейской средневековой мысли на мышление Спинозы[175]. Как видно из сказанного, Крескас являлся сторонником ортодоксальной иудейской религиозности в борьбе с греко-исламской философией, не являясь при этом пантеистом. Что же касается Спинозы, то он был далек от ортодоксального иудаизма. Он также не обращался к своим друзьям-евреям в такой же манере, свойственной Крескасу. Более того, он доказывал, что иудейское представление о Боге, если мыслить философски, превращается в его спинозистское понятие. И Крескас, как кажется, говорит то же самое, правда, если значение слова «философски» понимать в той мере, в которой он сам является приверженцем этой науки. Однако если слово понимать просто как эквивалент слова «рационально», то, вероятнее всего, он не согласился бы. Тем не менее, в критике враждебных ему взглядов он скорее прибегал к использованию рациональной аргументации, чем к простому требованию откровения.

Попытки философии определить и защитить иудейскую религиозность и обычаи не завершились со смертью Крескаса. Однако, хотя Спиноза, без сомнения, находился под влиянием еврейских средневековых мыслителей, его система скорее принадлежит основному направлению европейской мысли, чем конкретно мысли иудейской. Не вызывает сомнения, что, говоря конкретно о современном философе как о еврейском мыслителе, мы имеем в виду нечто больше, нежели тот факт, что он случайно оказался евреем.

Глава 10 XIII век: университеты и переводы

1