Тем не менее, увлечение Аристотелем отнюдь не разделялось повсеместно. В 1210 году поместный собор духовенства в Париже запретил читать сочинения Аристотеля по натурфилософии на факультете искусств, публично или в частном порядке, под угрозой экскоммуникации[181]
. В 1215 году вновь утвержденный статус Парижского университета запрещал профессорам на факультете искусств читать лекции по сочинениям Аристотеля, касающимся метафизики, натурфилософии, или же кратко излагать их[182]. В 1231 году папа Григорий IX издал буллу («Parens scientiarum» – «Подданные науки»), в которой утверждал, что сочинениями, запрещенными в 1210 году, не следует пользоваться в Париже до тех пор, пока их не очистят от всяких подозрений в ереси[183]. В 1231 году папа Иннокентий IV распространил действие запрещений 1210 – го и 1215 годов на университет Тулузы, который ранее гордился своей независимостью. Однако на Оксфорд влияние этих запретов не распространялось, хотя совершенно ясно, что какое– то время они соблюдались в Париже. Тем не менее, примерно с 1255 года все известные работы Аристотеля были введены в курс читаемых в Париже лекций; факт, больше всего вызывавший удивление, поскольку уже в 1263 году Урбан IV одобрил буллу Григория IX, поддержав запреты Григория 1210 года. По этому поводу существовали различные объяснения, включая предположение, что папа переиздал буллу своего предшественника, не обратив внимание на то, что на самом деле здесь повторяется запрещение 1210 года[184]. Выглядит это несколько странным. Однако сам факт возобновления запрета является тем более странным, так как папа Урбан IV обязан был знать, что Вильям Мербеке переводил Аристотеля при его собственном папском дворе. В любом случае к 1263 году Аристотеля начали свободно читать на лекциях в Париже.Однако по-прежнему интерес представляет вопрос, по какой причине возникли эти запреты. Данные факты трудно объяснить, утверждая просто, что Аристотель проник в христианский мир в составе плохой компании. Авиценна совсем не был плохим компаньоном и, возможно, был не хуже самого Аристотеля. К тому же комментарии Аверроэса не переводились вплоть до 1210 года. По всей видимости, дело заключалось в том, что философия Аристотеля, в общем, была всеобъемлющей натуралистической системой, и в особенности некоторые теории, выдвигаемые Аристотелем, могли быть или были приняты как несовместимые с христианским богословием. Иными словами, учение Аристотеля представлялось отдельным умам потенциальной угрозой для христианской веры. Богословию, с точки зрения Святого престола, по-видимому, можно было доверять исправление того, что считалось ошибкой или заблуждением, в отличие от преподавателей факультета искусств; последним не следовало позволять знакомить с вероучением юных слушателей или объяснять причины тех или иных ошибок. Кажется, вышеизложенные объяснения являются наиболее убедительными из возможных.
4
Классификация различных направлений философской мысли в XIII веке проводилась в соответствии с принятыми в то время различениями по отношению к учению Аристотеля, что, по мнению некоторых, является во всяком случае удобным и привлекательным, ибо делает возможным выявить более или менее ясную картину обстоятельств и возникавших конфликтов. Подобная установка может спровоцировать чрезмерное упрощение являвшегося сложным и довольно одностороннее представление о развитии мысли в XIII веке. Однако поскольку новое учение в целом и учение Аристотеля в частности несомненно служили причиной волнений и возбуждения в академических кругах, а также вызывали различные ответные реакции, то кажется, что разнородность позиций по отношению к философии Аристотеля может использоваться в качестве путеводной нити, по крайней мере если помнить о возможностях других подходов.
Несмотря на это, хотя все историки согласны с тем, что распространение знаний об Аристотеле влекло за собой различные отклики, здесь по-прежнему остается много невыясненного. Например, если некий философ враждебно относится к учению Аристотеля, то, скорее всего, он отвергнет его ради чего-то другого. Но что же тогда это нечто? Если это предчувствие того, что философия Аристотеля представляет собой угрозу для христианской веры, – то ситуация представляется вполне определенной. Несомненно, что теолог найдет какую-то пользу в Аристотеле, например в его логике; но ведь он может смотреть на отдельные стороны его учения, такие, как вечность мироздания, как на несовместимые с христианским богословием и, возможно, почувствовать, что в основе метафизического и этического мировоззрения греческого философа находится натуралистическая система. В том случае, если он найдет применение определенным категориям и понятиям, распознаваемым как аристотелевские, то возможно, если захотеть, охарактеризовать его, так сказать, с философской точки зрения как несовершенного аристотелика. Однако противится он учению Аристотеля скорее как верующий христианин, чем философ.