История философии. Средние века

Приблизительно в 1247 году Бэкон возвращается в Оксфорд, а несколько лет спустя вступает в орден францисканцев. В Оксфорде он целиком посвящает себя лингвистическим и научным исследованиям и пишет свой главный труд «Большое сочинение» («Opus maius»), которое дополняет «Малым сочинением» («Opus minus»), а затем «Третьим сочинением» («Opus tertium»). Им также написаны сочинения по математике и другим научным дисциплинам, кроме того, сочинения по грамматике греческого и древнееврейского языков и краткое руководство по философии. По причинам, до сих пор еще не совсем ясным[200], генерал ордена францисканцев Иероним из Асколи в 1277-м или в 1278 году наложил на него некоторые ограничения, впрочем, неизвестно, на какой срок. Умер он в 1292 году, по-видимому в Оксфорде, за сочинением руководства по богословию.

Личность Бэкона характерна весьма причудливым сочетанием различных качеств. Несмотря на все нападки на богословов, он был, в определенном смысле, глубоко верующим человеком. Так, например, он утверждал, что Бог открыл секреты природы иудеям, затем их тайное учение было передано через халдеев и египтян Аристотелю и что оно может быть заново открыто, для чего необходимы определенные нравственные и интеллектуальные качества. С другой стороны, он был не чужд апокалиптических представлений, близких воззрениям жившего в XII столетии Иоахима Флорского, и пытался доказать неизбежность прихода Антихриста. Кроме того, интересовался астрологией и алхимией[201]. В то же время он был одним из предвестников и основоположников эмпирической науки и проделал важную работу в области оптики, в особенности с вогнутыми линзами, а кроме того, предвидел изобретение телескопа и других приборов.

Очевидно, было бы ошибкой считать Роджера Бэкона первым лицом, проявившим в Средние века интерес к эмпирической науке. Общие предпосылки были сформированы здесь переводами арабских научных сочинений, причем побудительной причиной для самих арабов послужили древнегреческие сочинения. Более того, на Бэкона сильно повлияли два человека, Роберт Гроссетест (около 1168–1253) и Пьер из Марикура[202], с которыми он познакомился в Париже. Гроссетест, бывший одно время канцлером Оксфордского университета, а с 1235 года вплоть до своей смерти епископом Линкольна, дружил с францисканцами и восхищался Бэконом, его мыслями по применению математики в сфере физики, использованию эмпирических наблюдений и их проверке[203], а также его рассуждениями о природе света[204]. В своем «Третьем сочинении» Бэкон хвалил Пьера из Марикура, автора «Письма о магните», за его приверженность экспериментальному методу в науке. Говорят, что среди прочего Пьер работал над созданием зеркала, которое могло бы вызывать возгорание на расстоянии.

В шестой главе «Большого сочинения» Бэкон утверждает, что, хотя рассуждение может привести ум к правильному выводу, только экспериментальное подтверждение способно устранить все сомнения. Тем не менее, он подразумевает не только чувственный опыт. Существует опыт двух видов. В первом случае человек использует собственные органы чувств, которым содействуют инструменты и заслуживающие доверия показания очевидцев. Другим видом опыта является опыт духовной реальности, достигающий своей кульминации в мистических состояниях. Подобный опыт становится возможным только посредством божественного озарения[205]. Иными словами, для Бэкона экспериментальные знания являются знаниями, полученными посредством опыта, в отличие от знаний, добытых посредством логических операций.

В последней части «Большого сочинения» рассматривается нравственная философия, которая, как утверждается, гораздо выше математики или эмпирических наук. Ведь, согласно Бэкону, все науки должны направляться и руководствоваться в соответствии с принципами нравственной философии. Непосредственно это высказывание понимается в довольно широком смысле. Бэкон часто использует сочинения греческих, латинских, исламских философов, но при этом стремится следовать разумным доводам, и не только ради принятия людьми христианской веры, но также ради единения людей во Христе. По натуре он был не столько ученым-агностиком, сколько средневековым монахом-францисканцем, который интересовался эмпирической наукой. При этом он мог, конечно, справедливо заметить, что, подобно Аристотелю проявляя интерес к природе, он скорее шел вслед за ним.

4