История философии: Запад-Россия-Восток. Книга 4: философия XX в.

Выражая одну из центральных идей современного гегелеведческого дискурса, Хабермас справедливо отметил: “Гегель прежде всего открыл принцип нового времени — принцип субъективности. Из этого принципа он объясняет и преимущества нововременного мира, и его кризисный характер: этот мир осознает себя одновременно как мир прогресса и отчуждения духа. И поэтому первая попытка осознать эпоху модерна в понятиях была объединена с критикой модерна” (S.27). Субъективность как принцип модерна расшифровывается у Гегеля через индивидуализм, право на критику, через автономию деятельности и через особую значимость идеалистической философии.

Учения левых гегельянцев, правых гегельянцев и Ницше Хабермас рассматривает как “три перспективы” дальнейшего обсуждения “проекта модерна”. Хабермас считает, что ряд идей второй половины XIX в., выдвинутых гегельянцами и марксистами, по существу не претерпел изменения в “постмодернистской” критике со стороны Ницше, Хайдеггера, Лакана, Фуко и Деррида. Это уверенность, что разум в эпоху модерна стал инструментом власти, угнетения, контроля. И все же гегельянцы и марксисты возлагали надежды на обновленный разум, способный до основания преобразовать царство превращенных форм и иллюзий. В этом отношении позиция Ницше была кардинально отличной: “он отказался от ревизии понятия разума и распрощался с диалектикой Просвещения” (S. 106—107).

В хайдеггеровской “деструкции” модерна, в ряде пунктов примыкающей к идеям Ницше, Хабермас особо выделяет и подробно (на примере текста “Бытия и времени”) прослеживает попытку Хайдеггера разрушить центральную опору философии модерна — философию субъективности с ее теорией взаимодействия субъекта и объекта. “На место субъекта, который противостоит объективному миру в качестве познающего целостность существующих содержаний (Sachverhalte) и действующего по отношению к нему, — на место него может быть выдвинуто толкование, согласно которому акты познавания и действия, исполняющиеся в объективированной установке, суть только производные от лежащего в их основе внутреннего стояния (Innestehen) в жизненном мире, который толкуется как контекст и первооснова интуитивно понимаемого мира” (S.176). Что касается знаменитого хайдеггеровского поворота (Kehre), то Хабермас выделяет здесь следующие изменения по сравнению с “проектом модерна”. 1. Хайдеггер отбывается от претензий метафизики на само-оправдание, на последнее обоснование. “Событие бытия может быть узнано и представлено только в виде прозрения и рассказа, без привлечения аргументации и объяснения” (S.181). 2. Хайдеггер отрекается, так сказать, от авторских прав Dasein на набрасывание проекта мира — теперь права на “творение смысла” передаются самому бытию. 3. Хайдеггер вообще отказывается от иерархии мышления, которое отыскивает нечто “первое", основополагающее, исходное, будь то проект традиционной метафизики или трансцендентализм от Канта до Гуссерля (S.181). И хотя Хабермас доказывает, что в философии Хайдеггера остается немало от опровергаемой “философии субъекта”, становится ясно: хайдеггерианство дает решающий импульс для постмодернистского “устранения субъекта" из философии. Вместе с тем на примере Деррида Хабермас показывает, что и хайдеггеровское учение французские постмодернисты стремятся “преодолеть”, односторонне толкуя Хайдеггера как “завершителя” эпохи модерна.