Хотя в это время Гастфер и уверял нашего генерала Шульца в своей преданности Императрице и говорил о своей готовности служить ей, но видно было, что он носился уже с думами о возвращении к Густаву. Фантазер Спренгтпортен, очевидно, не зная еще об истинном настроении Гастфера, планировал, как использовать положение шведского полковника для завоевания Саволакса и отделения этой провинции от остальной Финляндии. В Саволаксе ему рисовалась возможность созвать сейм, который должен дать тон остальным финнам. Для отобрания Саволакса от шведов Гастфер представлялся особенно полезным и это соображение побудило Спренгтпортена хлопотать об его награждении.
Однако развязка близилась. Гастфер видел, как росла власть короля, как возвращалось к нему расположение и доверие нации. Он вспомнил об оказанных ему Густавом благодеяниях. Мефистофель же всей Аньяльской неурядицы — Спренгтпортен — продолжал присылку Гастферу своих доверительных и опасных писем. Как отделаться от этого злого гения? Как избавиться от его присылок, грозящих жизни? У Гастфера не хватало на это решимости. «Прощайте, дорогой друг, — писал ему Гастфер; не оставляйте меня уважением и доверием; быть может мне дорого придется заплатить за удовольствие, которое я имел несколько раз, побеседовав с вами».
Невозможность осуществления плана заговорщиков сделалась очевидной, и сношения Спренгтпортена с Гастфером прекратились.
Гастфер разными способами пытался замести следы своей измены и возвратить милость короля. Для этого он прибег к старому избитому приему и стал уверять Густава, что его поступками руководило усердие к королю и горячая любовь к родине, что он вступил с сношение «с неблагодарным изменником», «врагом его величества и государства» с единственной целью узнать замыслы Спренгтпортена и противодействовать им.
Проходит еще некоторое время и беззастенчивый Гастфер развязно советует королю не заключать мира, пока не получит обратно по крайней мере Фридрихсгама, Вильманстранда, Давидстада, Кексгольма и Нейшлота, и пока не возвратит «честь своей армии»...
В то время, когда происходили переговоры между Спренгтпортеном и Гастфером, К. Стедингк и король довольно усердно обменивались письмами. 31 июля — 11 авг. 1788 г. Густав писал из Гёгфорса: «Я вполне разделяю ваше негодование по поводу трусости финских офицеров. Я глубоко скорблю, видя столь доблестную нацию, покрывающую себя вечным позором». Из дальнейших строк короля видно, что Стокгольм клеймил трусами финляндских офицеров, вернувшихся с театра войны.
К. Стедингк не одобрял поведения офицеров. Он терялся во всем, что видел и слышал, но утверждал, что Гастфер оставался верным и преданным королю. Тем не менее, в конце декабря 1788 г., Густав III из Стокгольма прислал предписание Стедингку арестовать Гастфера и тщательно исследовать всю его переписку. К. Стедингк, исполнив повеление короля, настаивает на своем. «Чувство справедливости Вашего Величества разве не удовлетворилось бы тем, чтобы удалить барона Гастфера от командования? Не таков Гастфер, чтобы участвовать в предательском заговоре»...
«Повторяю то, что уже говорил несколько раз: я глубоко убежден, что Гастфер никогда не намеревался изменить Вашему Величеству». Видимо К. Стедингка смущало то обстоятельство, что король рисковал так строго обойтись с человеком, «знавшим самые сокровенные государственные дела». Здесь вероятно кроется намек на то, что Гастферу поручено было разыграть в приходе Пумала комедию перестрелки с людьми, переодетыми в русские мундиры, и надо полагать, что Стедингк опасался разоблачения тайны человеком, который будет озлоблен арестом.
Несколько позже Стедингк, «исповедуясь Его Величеству», признал, однако, что, прибыв на театр военных действий, не застал тех приготовлений, кои надлежало своевременно сделать, заметил, что секрет разрыва с Россией не был достаточно скрыт и, наконец, что дух финляндской армии был не таков, каким ему следовало быть: войска вздыхали о мире.
Нейшлот, по мнению Стедингка, не был взят, вследствие влияния Аньяльского заговора. Приказание Гастфера отступить от крепости повергло в отчаяние большую часть офицеров, из которых некоторые плакали с горя. Видя все это, Стедингк хотел самовольно захватить командование отрядом, но, не зная языка, лишен был возможности повлиять на солдат.