В распоряжении Императрицы находилась, если не «армия писателей», то «департамент ума», члены которого работали на пользу России кто, получая пенсию, кто из-за ласкового словца. Каждому корреспонденту давалась задача, соответствовавшая его положению и способностям. Екатерина извлекла из ших ту пользу, которую желала. Они являлись орудиями в её руках, её эхом. её письма — публицистические статьи; её переписка заменяла политическую газету. Екатерина «читала и перечитывала» свои письма и вообще тщательно отделывала всю эту эпистолярную литературу и вкладывала в нее много ума. «Фернейский патриарх» имел миллион читателей, и его пером прославлялась Россия и поносились враги Екатерины; сила его таланта приводила к тому, что обаяние Екатерины даже после польских дел не только не умалялось, а напротив, на нее смотрели, как на «умиротворительницу» Польши. Он громил турок и поляков, как врагов цивилизации. В письмах Екатерины к Вольтеру ему предлагался материал для составления. Вольтер не идеализировал своего положения. «Когда я был у Вольтера, — пишет князь де-Линь, — кто-то выразил желание прочесть его «Histoire de Russie». «Вы с ума сошли, — сказал ему Вольтер. — Если вы хотите узнать что-нибудь о России, читайте Лакомба — тот не получал ни медалей, ни мехов». Полным бескорыстием и независимостью выделились, кажется, немногие, вроде князя де-Линь или Фальконета. Остальные знали за что они служили «Минерве Гиперборейской».
Специальным «посланником русской императрицы по литературной части» в Париже являлся барон Гримм. Он пользовался блестящей синекурой и служил литературным термометром своего времени, устно разнося содержание писем повелительницы России по салонам Парижа. Гримм нужен был Екатерине как агент, как комиссионер, который покупал ей картины и статуи, библиотеки, медали и эстампы, уплачивал пенсии, которые она выдавала, раздавал пожертвования, которые она делала. Корреспонденты нужны были ей, как клакеры для хора похвал. Она жила одобрением общества, как артист — аплодисментами.
Полной откровенности в заграничных письмах Екатерины, конечно, нет. Она преследовала личные и государственные цели и сообразно этому составляла свои послания и записки. Вот почему она сообщала д’Аламберу, что в России «более свободы» (plus de liberté), чем во Франции, Вольтера уверяла в том, что «Россия пользуется полной терпимостью», а г же Виелке посылала «триумфальные бюллетени» о победах. 14 июля 1788 г. Екатерина, говоря, например, об аванпостной стычке со шведами, сообщала Потемкину: «пушку от них отняли и человек сто шведов на месте осталось». Тем же пером, как выразился В. А. Бильбасов, она писала Гримму: «шведы потеряли 150 человек и две пушки».
Екатерина всегда оставалась себе на уме. — Она отлично знала, что её письма не останутся тайной, их будут читать и комментировать. Дневник Храповицкого этого не скрывает. «Читано 21 янв. 1791 г. мне письмо на французском языке собственноручно к Циммерману писанное, которое нарочно через Берлин по почте отправится, чтобы там, раскрыв, увидели, что все усилия врагов России произвели её славу и победу»... «Хочу доказать пруссакам, — прибавила Императрица, — что их не боимся». Подобная же пометка имеется в дневнике под 6 февр. 1791 г.: «Послано письмо к Циммерману в Ганновер по почте, через Берлин, дабы чрез то дать знать прусскому королю, что турок спасти не может». Далее следует поучительное добавление: «Я таким образом сменила Шуазёля, переписываясь с Вольтером». Под 16 сент. 17 91 г. у Храповицкого, по поводу письма к тому же Циммерману, отмечены слова Императрицы: «Я таким образом подучила короля Шведского».
Признательные корреспонденты сообщали Екатерине все, что делалось в Париже, Гамбурге и других городах. Они знакомили Императрицу с общественным мнением, вербовали для неё офицеров, ученых, художников, инженеров.
Екатерина переписывалась с учеными и философами, раздавала им пенсии, воздвигала руками Фальконета памятник Петру Великому, и пр. и никому поэтому не пришло в голову, что за этой излишней роскошью образованности часто скрывался недостаток в предметах первой необходимости. Покупка картин знаменитостей заставляла предполагать, что финансы в порядке, следовательно, земледелие процветает, сельское население многочисленно. В Европе росло уважение к России. Екатерина пользовалась всеобщим одобрением. «Можно ли было считать варварской страной государство, куда приглашали Беккария, для составления уголовных законов, где положения Монтескье сделались государственными правилами, где Дидро был желанным гостем?».
Россия для многих рисовалась землей обетованной. Перед Европой Россия была всегда задрапирована в «величественные складки просвещения и философии». Екатерина умела ослеплять зрителей прекрасной обстановкой.