История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I

«В какое время живем мы, — писал Вольтер Дидро, — Франция преследует философию, и скифы ей покровительствуют». Он называет Екатерину самой блестящей звездой Севера, «ибо все другие звезды оставили бы Дидро умереть с голоду». «Мы втроем: Дидро, д’Аламбер и я воздвигаем вам алтари; вы сделали меня язычником. Мы все миссионеры, проповедующие веру в св. Екатерину».

Подобное же признание сделано, с другой стороны, Екатериной: «Знаете ли, что это Вольтер ввел меня в моду; он очень хорошо заплатил за вкус мой к его сочинениям».

В виду этого, кажется, прав тот, кто сказал Александру Павловичу: «Хотя ваша августейшая бабушка заслужила бессмертие в России, но приобрела она его во Франции». Искусно льстя писателям и мыслителям запада, она привлекла к себе творцов общественного мнения, которые и наделили ее славой и бессмертием.

«Но со временем, пророчил А. О. Пушкин, история оценит влияние её царствования на нравы, откроет жестокую деятельность её деспотизма, под личиной кротости и терпимости; народ, угнетенный наместниками, казну, расхищенную любимцами; покажет важные ошибки её в политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство её столетия и тогда голос обольщенного Вольтера не избавит её славной памяти от (нарекания) России».

Но, с другой стороны, история скажет: да, она проявила много самолюбия, но это самолюбие благородное, происходившее из уважения к умственному господству, из желания получить одобрение просвещенного мира. Польза России приносилась несомненная. «Триумфальный бюллетень» разносился по Европе.

Кроме того, надо вникнут в её положение. Державин льстиво воспевал ее в «Фелице»; чувства и мысли послов падали к её стопам; сановники на куртагах и салонах ждали её взглядов, «кусок эмали или несколько тысяч белых негров» (Ден. В. Давыдов). Бецкий в учебных заведениях, Елагин в театрах, князь Вяземский в сенатских докладах жужжали ей похвалы и восторженные гимны. Она была женщиной и этим многое объясняется. История не забудет также, что она принесла на трон ум, полный философских идей, значительный характер, редкую трудоспособность, Она работала с 6 ч. утра до 10 вечера, находя, что человек счастлив только тогда, когда трудится. Системы она не знала, но, несомненно, желала общего блага, болела за Россию, гордилась её величием и славой. Она уважала чужие заслуги, усиленно искала талантов. Трудность её положения вытекала еще из «несправедливости и противозаконности вступления её на престол». «Курц-галопом» ей приходилось проходить между крайностями пылкого Орлова и тяжеловесного Панина. Она знала цену национальным интересам и никогда не поступалась ими.

Она предприняла широкую реформу областного управления и суда. При учреждении губерний ею руководило желание передать большинство должностей по местному управлению в руки сословий, приблизить власть к населению. её реформа оказалась жизнеспособной, хотя цельной продуманной системы она не дала.

«В её деятельности были промахи, даже крупные ошибки, в её жизни остаются резкие пятна»... Но историк, пробираясь осмотрительно среди похвальных слов и обличительных памфлетов, видит, что она оставила после себя обширные земельные приобретения, учреждения, планы, идеи. Она в значительной мере подготовила Россию к восприятию новых более свободных идей и более высоких культурных начал.

Просветительный век Запада был проникнут мыслью, что хорошими законами все можно исправить. — Этого же положения держалась и Екатерина: в законах и указах она видела надежнейшее средство к достижению своих государственных целей. В виду этого она начала с «легисломании»[4].

Уложение 1649 г. Алексея Михайловича устарело. В груде новых законов трудно было разобраться. В январе 1765 г. мы застаем Императрицу уже за работой по составлению известного «Наказа». Охваченная «законобесием» (législomanie), она пишет руководство, долженствовавшее направить все в области права и закона к «блаженству» подданных. Из-под пера самодержавной повелительницы России вышло нечто столь либеральное, что не могло быть допущено в обращение даже в передовой Франции. «О эти аксиомы способны опрокинуть стены», сказал Никита Панин, ознакомясь с положениями «Наказа». Екатерина чувствовала себя как дома в среде общих французских политических идей, широких положений и ходячих фраз Европы. Книга «президента» Монтескье была её молитвенником: Беккария и энциклопедисты XVIII в. — ее вдохновителями. Их отвлеченное умствование она желала положить в основу русского политического закона, упустив из вида, что ни одно законодательство Европы не опиралось на их идеалы и мечты. Вскоре в сантиментально-гуманной работе утопии Запада столкнулись с русской действительностью, русская реальная жизнь встретилась с философскими отвлеченностями.

Для рассмотрения «Наказа» в 1767 г. в Москву было созвано 545 депутатов. Они должны были представить желания и нужды населения, принести «свет и сведения о всей Империи». Они заседали в Грановитой палате. Им надлежало составить новое Русское Уложение.