История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I

Работы законодательной комиссии начались чтением Большего Наказа. Дивились депутаты, слушая «исповедь здравого смысла» Императрицы. Никогда, ни прежде, ни после, власть не говорила с народом таким гуманным языком и не высказывала таких «вольнолюбивых изречений». Депутаты не верили своим ушам: их называют гражданами, им говорят о равенстве и свободе, у них есть права, у власти есть обязанности. «Равенство всех граждан состоит в том, чтобы все подвержены были тем же законам. — Вольность состоит в возможности делать то, что каждому надлежит хотеть, и не быть принуждену делать то, чего хотеть не должно. — Слова не вменяются никогда в преступление. — Всякое наказание, которое не по необходимости налагается, есть тиранское. — Великое несчастье в государстве не сметь свободно говорить своего мнения». — Депутаты пролили слезы, прослушав заключительные слова Наказа.

Но услыхав в Москве голос представителей России, Екатерина поняла, что «Наказ — болтовня». Наказ — книжная теория, a великая Россия оставалась заслоненной от Императрицы «господчиками» из дворянства. Приехав в Казань и увидав «до 20-ти народов, которые не похожи друг на друга», Екатерина, кажется, вновь задумалась над Наказом и писала Вольтеру: «Прошу вас представить себе, что эти законы должны служить и Азии, и Европе» ... что надо «сделать платье, которое бы годилось для всех» (20-ти народов).

Из громкой затеи ничего не вышло. Екатерина «обожгла себе пальцы». Болотов предвидел подобный исход: грома было достаточно, людей оторвали от домов множество, денег истрачено бездна, «вранья, крика и вздора было много», а дела вышло мало.

Да и у самих философов слово расходилось с делом. Они противодействовали освобождению крестьян. Простой народ, по их мнению, нужно было «школить, как медведей»; торжество разума они допускали у благородных людей, но не у «канальи» (sic); «народ — это быки, которым нужно ярмо, погонщик и корм». Они полагали, что освобождать или не освобождать крестьян — право помещиков, а не Императрицы.

То же повторилось с нашими «рыцарями свободы и законности». В Наказе пытка была осуждена, но гласно Екатерина не решилась ее отменить. Делу освобождения крестьян Комиссия Уложения сочувствия не выразила. Наказ теоретически ставил вопросы, на которые практика жизни не ответила. Наказ остался преимущественно литературным произведением.

Грянул гром большой войны, и главари воспользовались общим переполохом, чтобы уйти от запутавшегося и трудного дела. Около сотни заседаний, бывших в течение полутора лет, остались безрезультатными. По закрытии действий Большой Комиссии, её председателю А. И. Бибикову поручен был осмотр финляндской границы. — Комиссия же более не возобновлялась.

Для правильной исторической оценки всего дела с «Наказом», справедливость требует добавить, что «цель (кодификация), и средства (участие выборных), и даже общее направление работ (реформа уголовного законодательства в гуманном духе и в интересах дворянского сословия) — все это Екатерина получила готовым от своей предшественницы Елизаветы Петровны.

«Наказ» наделал много шуму, но польза его весьма относительная. Наказ, по меткому слову кн. П. А. Вяземского, более книга политической нравственности, чем практической политики.

От «общего дворянства» Выборгской губернии в Москву, в депутатскую комиссию для составления Уложения, избран был «его сиятельство поручик, действительный камергер, член адмиралтейской коллегии и разных орденов кавалер, граф Иван Григорьевич Чернышев». — Наказ, данный ему Выборгским дворянством, весьма обширен. В нем говорилось, что верноподданные «справедливейшую причины имели» себя под скипетром её Императорского Величества «счастливыми почитать». — «Сердца наши жертвуют её Императорскому Величеству за то вечное благодарение и прославление имени Ея». Зная, какое важное значение имеют земные законы, дворяне «с глубочайшим раболепием» доносили о шведских правах, что они иногда, «пространно толкованы быть могут». — Провинциям, завоеванным в силу Ништадтского и Абоского мирных трактатов, «надлежало было состоять только под теми законами, которые в означенных провинциях до завоевания оных силу ту имели, однако-ж все в Швеции публикованные учреждения в здешних присутственных местах и по ныне принимаются такими действительными законами, что на основании оных все дела производят, несмотря на то, что Кексгольмская и Выборгская провинции с 1710 г. под шведской державой более не состояли». Вследствие этого, дворяне просили всемилостивейшего повеления, дабы публикуемые в Швеции новые учреждения до них «более не касались и в законы приняты не были». «Напротив чего только в Кюменегородской провинции и шведские права, обнародованные еще до заключения Абоского мирного трактата, в закон служить могут».