История Финляндии. Время Елизаветы Петровны

К войне стремилась Швеция, но нашлись и такие иностранцы, которые усмотрели в явно оборонительных действиях русского правительства желание воевать. Саксонский агент, т. е. Зум, в донесении от 20 июля 1739 г., писал: «Двору русскому самые прямые выгоды его предписывают, сколько возможно, принять участие в общих европейских делах, и не только для того, чтобы усилить свой вес и свое значение в иностранных государствах и сделаться для них необходимым, но и главнейшим образом для того, чтобы поддержать воинственный дух народа: война служит лучшей школой для русского офицера». Воинственные замыслы агент Зум приписывает и графу Остерману, говоря, что, по его мнению, русское государство постоянно должно быть занято войной. Повод для новой войны давали графу шведы. «Надеюсь, — сказал будто бы Остерман, — что еще до моей смерти шведам придется поплатиться за оскорбления, причиненные России». По уверению Зума, фельдмаршал Миних всеми силами поддерживал гр. Остермана.

Далее агент Зум предсказывал, что в 1739 г. Россией будет заключен мир с Турцией, и на следующий год Россия станет приготовляться к походу против Швеции. «Работы — пишет Зум, — по укреплению Выборга, Кексгольма, Нарвы, Ревеля, Пернавы и Риги продолжаются с большими издержками; наполняют магазины и собирают в большом количестве военные припасы всякого рода. Галеры снова приводятся в исправность, хотя все убеждены, что Швеция решительно покинула намерение напасть на Россию. Итак, очевидно, что случившееся там на риксдаге может служить предлогом и оправданием этих воинских приготовлений».

Россия приготовлялась лишь к отпору, её миролюбие было многократно проявлено: Россия предложила в 1735 г. шведскому двору возобновление союза 1724 г. па двенадцать лет; она взялась уплатить за Швецию долг Карла XII Голландии и т. п.

Обвиняя Россию, Зум не мог однако скрыть, что многочисленное и бедное шведское дворянство «рассчитывало единственно на то, чтобы сделать свое счастье во время войны; люди эти, равно как и гвардейские офицеры в Стокгольме, громко порицавшие миролюбие короля и его министров, усиливали сторону Гюлленборга, главнейшими представителями которой были генералы Левенгаупт и гр. Тессин».

Более правдивую оценку поведения России находим в депеше французского посла. Де-ла-Шетарди сознавал, что «Россия весьма далека от мысли нарушить мир, и пока Швеция на нее не нападет, она будет искать лишь способов сохранения дружбы».

К востоку от Кюмени наблюдалась полная тишина и спокойствие. Россия уже собралась с силами после турецкой войны и располагала достаточным количеством войска на финской границе, почему не обращала особого внимания на угрозы Швеции, и ни одного шага не сделала для примирения с ней.

Кронстедт советовал правительству отозвать войска из Финляндии. Не смотря на то, что Кронстедт не нашел поддержки в Стокгольме и не имел единомышленников в правящих сферах, он не переставал доносить правительству о трудности положения своего войска, особенно при условии расположения его по деревням и при скудости продовольствия. Если Кронстедт в первый свой приезд в Финляндию не надеялся достаточно скоро привести войска в оборонительное положение, то при более тщательном их исследовании он нашел, что для этого потребуется по крайней мере четыре года. В настоящее время, — уверял он, — его войска не в состоянии сколько-нибудь серьезно даже замедлить приближения неприятеля.

В письме к графу Гюлленборгу Кронстедт в самых мрачных красках рисует положение военной силы, расположенной в Финляндии, и настойчиво склоняет власть к доброжелательным отношениям к России.