История Финляндии. Время Елизаветы Петровны

К. Кронстедт не ограничился этим и 27 марта 1740 г. написал письмо королю «en mains propres», пытаясь и ему доказать опасность и несообразность нападения на Россию. При этом Кронстедт с горечью жалуется на то, что он на своем ответственном посту остается неосведомленным, какую цель преследуют всеми этими мерами вооружения и сосредоточения армии. Желая с честью окончить жизнь, он просит, чтобы ему дозволили высказать свое мнение. Ссылаясь на бедность, слабость и разлад Швеции, он сопоставляет со всем этим грандиозное вооружение России, которым непростительно было бы пренебрегать, и умоляет короля всем святым отказаться от всякой партийности и личных расчетов. «В это время, — продолжает Кронстедт, — Россия приискивала место для новой крепости у Сестры реки, без сомнения потому, что ни Кронштадт, ни Выборг или Кексгольм не в состоянии предупредить внезапного нападения на Петербург». Кронстедт находил, что каким бы большим счастьем пи являлось возвращение Выборга путем закрепления мира, но, — прибавляет он, — Финляндию следует обезопасить сильными сооружениями за р. Кюменью до самого Кельтиса, протянув оттуда линию укреплений до озера Пейянен. Необходимо еще укрепить Гельсингфорс и его гавань, которую Кронстедт, ради безопасности со стороны моря, уже ранее привел в некоторое оборонительное состояние, а 8 ноября 1739 г. Кронстедт писал военной коллегии: «относительно Гельсингфорса мы остаемся при том мнении, что в Финляндии едва ли молено найти более удобное место для укрепленной гавани». Произведя эти укрепления, можно будет спокойно заботиться о культуре и благосостоянии остальной страны. Кронстедт знал, что он своими представлениями навлечет на себя обвинение в трусости, но совесть повелевала ему высказаться.

Король Фридрих прочел письмо членам совета, которые не одинаково приняли его. Воинствующие Гюлленборг и Спарре хотели привлечь Кронстедта к ответственности, находя, что как бы способен ни был генерал, он не имеет права порицать меры правительства, решенной согласно плану государственных чинов. Король не разделил такого мнения. Он находил, что Кронстедт, неся огромную ответственность, имел право высказать свое мнение, и, чтобы не оскорбить генерала, запретил требовать от него объяснений.

Кронстедт, не разделявший планов о передвижении войск к границе и видя, что все его миролюбивые стремления остаются гласом, вопиющим в пустыне, написал, наконец, королю: «Я принужден в виду сих и многих других непоименованных, но правдивых причин... признаться и заявить ради моего освобождения, что мой разум, мои силы и понятия далеко недостаточны, чтобы все это исполнить на пользу вашего величества и государства».

Освобождение Кронстедта от возложенных на него «десяти родов дел» состоялось 21 июля 1740 г. и тогда же последовало назначение его президентом военной коллегии.

Впоследствии он навлек на себя еще большее неудовольствие тем, что на свой риск поручил Нолькену изъявить в Петербурге мирные намерения Швеции. Это конечно не совпадало с уверением правительства, почему оно заявило своему послу, что он может получать предписания только от правительства, и что генерал должен докладывать тому же правительству о своем желании донести что-либо до сведения Петербурга.

Копенгагенский двор старался отклонить Швецию от войны. Версальский кабинет не одобрял резких действий государственного совета. Финляндцы, отягченные налогами и постоем, роптали и жаловались. Донесение вице-адмирала Райялина о том, что флот, по большому недостатку в матросах, не может выйти в море, — было утаено секретным комитетом.

Костер был сложен, не хватало только искры для его воспламенения.

Вскоре случайное обстоятельство озлобило всю Швецию против России. Майор Синклер, возвращавшийся из Константинополя, был убит и ограблен в Силезии, возле Христианштадта (в июне 1739 г.)

Убийство майора Малькольма Синклера явилось каплей, окончательно отравившей отношения Швеции к России. Убийством его искусно воспользовалась партия воинствующих шведов, чтобы разжечь народные страсти.

Майор Малькольм Синклер

В этом деле было много таинственного. Но время, отделяющее нас от события, почти уничтожило тот темный покров, за которым первоначально трудно было разглядеть главных действующих лиц. В наши дни дело Синклера рисуется в следующем виде.