История Финляндии. Время Елизаветы Петровны

Никто не склонен был верить утверждениям невиновности русского двора, которые М. Бестужев распространял в Стокгольме, или о котором шведский посланник Нолькен рассказывал в Петербурге. Граф Остерман просил Нолькена посетить его, чтобы переговорить о деле, которое, по его уверению, столько же обеспокоивало русский двор, как и шведского посланника; недоброжелательные люди не устают возбуждать ненависть между Россией и Швецией. Казалось, — пишет Нолькен, — он, Остерман, от волнения, не мог докончить речь и дал мне прочесть «выдержку из письма, в котором говорилось о печальной участи Синклера». Подобно Остерману, который со слезами клялся, что Россия не виновна, герцог Курляндский с волнением говорил, что Императрица, глубоко потрясенная этим известием, не успокоится, пока не откроется убийца.

Агент Зум в письме к графу Брюлю также удостоверяет, что «герцог Курляндский был сильно поражен известием» об убийстве Синклера. Не менее герцога был удивлен Остерман. «Он сказал мне, — продолжает Зум, — что не понимает, кто мог дать подобное приказание. Он назвал поступок бесчестным и сказал, что следовало бы колесовать этих офицеров»... В то же время резидент Вальтер писал из Стокгольма графу Брюлю: «Так как здесь деятельно хлопочут о прекращении дела, я думаю, что и Россия сделала бы хорошо, поступив таким же образом или же взвалив, в случае нужды, все это дело на графа Миниха, который имеет столько полномочия (что то же самое) готовых (подписанных Императрицей) бланок».

Виновником убийства Синклера Н. А. Полевой также признает Миниха. — «Суровый Миних, — пишет он, — не слишком заботившийся о приличиях и еще менее об условиях народного права, своевольно хотел удостовериться в справедливости подозрения».

Участие Миниха ограничилось посылкой двух офицеров и нескольких унтер-офицеров. Отрядил их фельдмаршал вследствие приказания, исходившего из Кабинета.

В декларации русского двора, разосланной всем её представителям, говорилось, «что хотя, благодарение Богу, наши репутация, честь, христианское настроение и великодушие столь хорошо всему свету известны», что нет могущих заподозрить этот двор, однако Швеция много ведет теперь переговоров об «оф и дефенсив алианции», а в донесении о событии упоминает о двух русских офицерах. Почему двор поручил своим представителям объяснить: «что мы не только не имели и не принимали ни малейшего участия в таком мерзком деле (если только оно учинено); но что мы, напротив, смотрим на оное как на мерзкое дело и в высшей степени не достойное нашей чести и нашего сана и оное до чрезвычайности ненавидим». Далее идет указание, что именно Россия просила о строжайшем расследовании и розыске убийц и употребит все средства, чтобы выяснить виновных. Наконец, говорится о существующей между Россией и Швецией дружбе и союзе, кои Россия желает соблюсти. Россия желала, чтобы дело в печати не оглашалось, но если оно уже оглашено, то просит, чтобы напечатана была и настоящая декларация. Подписали декларацию А. Остерман, Кн. Черкасский и А. Волынский.

Когда производился ужасный сыск по делу Бирона, то было показано, что А. Бестужев-Рюмин, читая в Гарстове русские газеты, говорил Ковалеву (своему человеку): «Что, де, в газетах ни пишут, то правды мало, да и не токмо в оных, но и в манифестах печатают неправду. Вот, де, блаженные памяти, Государыня Императрица Анна Иоанновна, когда с турками имела войну, а шведы сделали, чтобы турок подкреплять и против России паки возмутить, а между тем самим войну с Россией начать, и о том, де, с письменным предложением в Турецкую область нарочный офицер был послан, с которого заранее брат его (Мих. Петр. Бестужев), списав портрет, отправил, и Государыня, де, указала его расстрелять, а письма обобрать, и потом, де, Государыня, и за подписанием собственной руки, с клятвой от того отреклась, что будто бы ничего не знала». А. Бестужев на допросе в Тайной Канцелярии не повинился и дал иное объяснение указанному обстоятельству.

Участников дела — офицеров — русское правительство поспешило отправить в Сибирь.

Шведские власти знали истинную цену происшествия, не считали его особенно важным и смотрели на него, как на одно из тех обстоятельств, которые служат только предметом для удовлетворения любопытства публики. Но они ухватились за него, как за хорошее средство ожесточения народа против России. Оправдания Русского Двора были напрасны. Швеция дышала уже местью. её офицеры, возмущенные поступком М. Бестужева, грозили ему участью Синклера.

Разрыв со Швецией оказался неизбежным... Сильное негодование охватило все королевство и никто не желал внять русской декларации. Газетные статьи и брошюры-памфлеты раздули дело. Аристократия и сторонники французов поддерживали общее недовольство. Возмущенная чернь нанесла оскорбление русскому посольству. Бестужев подал жалобу. Правительство обнародовало воспрещение притеснять иностранцев; но это постановление делу конечно не помогло.

Общим настроением искусно воспользовались шляпы, которые теперь быстро повели дело к разрыву с Россией.