История Финляндии. Время императора Александра I

«Полного сеймового решения, требуемого конституционными формами, не было подписано, — читаем у барона Маннергейма, одного из влиятельнейших членов деятелей в Борго. Сейм не оправдал возлагавшихся на него надежд... Существенною стороною сейма было торжественное обещание Государя сохранить законы страны, права и привилегии, а также учреждение собственного управления, совершенно обособленного от русского, благодаря учреждению правительственного совета; но оставалась надежда, что на будущих сеймах, при более мирных условиях, удастся организовать и укрепить конституцию Финляндии, надежда, которая в царствовании Александра I была близка к осуществлению, но по неизвестным причинам не осуществилась». Недовольство Маннергейма вызвано не только тем, что никакого решения риксдага не было составлено и подписано, как надлежало бы по конституционной форме; «но вместе с тем ни непосредственно после сейма, ни впоследствии не было получено никакого ответа на заключения земских чинов по предложениям Государя». Далее Маннергейм продолжает: «Этот сейм, единственный созванный во время русского правления, в своем роде своеобразен и мало соответствует тому, что ожидали. Быть может, исход согласовался с тогдашним порядком вещей, быть может, русские советники Государя, совершенно не уразумели неизвестных им конституционных форм, и желали, чтобы все это было иначе. Я не имею основания сомневаться в доброй воле и внимании благородного Государя, но будучи Монархом деспотической страны, он, может быть, побоялся слишком затронуть русское общественное мнение».

Больше всего осуждался сейм за согласие на разоружение страны, которую впредь должны были защищать русские войска. «У них (у земских чинов), — писал доцент Абоского университета Арвидсон, — выдергивали зубы изо рта и на шелковых подушках подносили к трону монарха, и (члены сейма) охотнее соглашались, как беззубые старики, питаться в инвалидном доме великой империи, чем молодыми силами снискивать свое пропитание. Это безумие и есть тот червь, который подтачивает корень финской национальности и внутреннюю её силу. Нежное томление того времени или фальшивая боязнь некоторых угрожающих обстоятельств сделали то, что не сознавали, каким ничтожным должен стать обезоруженный народ»[14].

Таким образом, как в самом сейме, так и вне его существовала партия, не одобрявшая его действий. Первый историк сейма, Кастрен, признает, что надлежащих предложений сейму не было передано, а потому не составлялось и должных их решений. Некоторые вопросы были затем утверждены Верховной властью совершенно несогласно с мнениями, выраженными земскими чинами.

Иные критики видели не без основания в боргоских событиях только «политический парад». Но существует еще одна сторона в истории боргоского сейма, которая резко делит исследователей того времени на два лагеря. Представителем одного из них приходится признать шведского профессора Иерне, который написал: «Удивительно то, что нашлись люди в Финляндии, которые полагали возможным основать правомерный политический порядок на явной измене (trohets-brott), совершенной с полным презрением к требованиям международного права». Это замечание направлено против тех, которые основывают все права Финляндии исключительно на событиях в Борго, игнорируя Фридрихсгамский трактат. Авторитетом Калониуса также положен на этот сейм отпечаток измены. В своем прокурорском отзыве за 1812 г., коснувшись прокламаций, манифестов и всяких решений русского правительства, состоявшихся до официального заключения мира, он заявил, что «все они должны быть объявлены недействительными, ибо фактически завоевания решаются оружием, а не одними манифестами».

У историка Ирье-Коскинена (в его книге о Г. М. Спренгтпортене, изданной на финском языке в Г-форсе, 1874 г.) находится следующее заявление о сейме в Борго. «С шведской точки зрения эти события были ничем иным, как явным восстанием; но точка зрения изменилась: финская точка зрения — можно сказать точка зрения Спренгтпортена — получила историческое подтверждение. Спренгтпортен, осужденный прежде, как изменник, стоял теперь высшим посредником между отечеством и его Монархом». Надо признать, что в формальном отношении имеется сходство между аньяльцами и теми, которые вели дело на сейме в Борго, потому что и они не были освобождены от гражданства в шведском государстве; но фактически разница огромная: «в марте 1809 года, когда остатки финской армии находились в Вестерботнии, когда революция в Стокгольме 13 марта н. ст. низвела с престола законную главу, здесь, в Финляндии, не оставалось надежды продолжить отношений на прежних началах и фактически наступило одно из тех революционных положений, когда более не может быть речи о том, чтоб поступать правомерно, а остается только действовать умно».