Финляндцы имели обещание Императора Александра I о том, что их войска не будут выводиться за линию Невы. Тем не менее, у тех финских военных начальников, которые широко и правильно смотрели на назначение всякой армии, естественно возникли планы, особенно после пожара Москвы, об участии егерских полков в общей войне на континенте. Наиболее хлопотал об этом Карл Шернваль, желая отправиться со своим полком на театр военных действий; но к удивлению, он не встретил особого сочувствия ни с финской, ни с русской стороны. К. Шернваль писал: «Хотя Высочайший рескрипт от 6-го — 18-го сентября 1812 года и определяет, что образованные финские полки будут собираемы только на один месяц в году и не обязаны идти на войну, исключая того случая, когда неприятель станет тревожить Финляндию или берега Балтийского моря, однако, сформирование этого полка состоялось в такое время, когда Его Величество находил, что ему нужны будут все войска, какие только возможно собрать и организовать». Этот полк, как стоящий близко к границе, желал тогда, вместе с остальными подданными Его Величества, состязаться в преданности к Монарху и доброму делу; и во всяком случае полк считал для себя непристойным указывать на рескрипт при получении приказа. «Таким образом, мы беспрепятственно явились сюда (в Петербург) для отбывания службы и готовы впредь быть к услугам, если окажется необходимость в нашей службе».
Имеется некоторое основание предположить, что у Императора Александра I существовало намерение воспользоваться финскими войсками на внешнем театре войны. Между Россией и Швецией велись переговоры о совместном выступлении против Наполеона. Переговоры начались в 1810 г., но лишь после занятия Наполеоном шведской Померании они получили более определенный характер. В первоначальный план, в феврале 1812 г., входило предположение что Александр, с собранными в Финляндии силами, в количестве 25.000 человек, станет содействовать шведам в нападении на Зеландию, с целью заставить Данию уступить им Норвегию. Но мысль эта потом была оставлена по разным причинам и, между прочим, потому, что Александр не нашел возможным укомплектовать в Финляндии такой большой армии.
Прошло десять лет, и другой благородный финский воин, генерал-майор Густав Эрнрот, 25 февраля 1822 г. обратился к Государю с ходатайством о том, чтобы финским полкам предоставлено было «право разделить с остальными войсками Его Величества честь защиты Империи». Генерал Эрнрот опасался, что существовавшая льгота, об употреблении финских войск лишь на защиту Великого Княжества и берегов Балтийского моря, «может опозорить их чувства в глазах новых соотечественников», а потому они просили, как милости, разрешить им «сражаться везде, где прикажет им их Монарх». Император оценил такое усердие и исполнил их желание. Генерал Эрнрот удостоился особого рескрипта от 5 марта 1822 г., в котором, между прочим, говорилось: «Я принимаю их просьбу с настоящим удовольствием. Исполненные благородного рвения к защите общего отечества и достойные, таким образом, присоединиться к русским войскам, они получат возможность сражаться повсюду, где представится возможность заслужить славу. Статья 2-я постановления 6-го сентября 1812 г. будет изменена»...
В 1819 г. финские войска были собраны в лагере Луолайс-Мальм, в приходе Хаттула, около Тавастгуса. Государь решил даровать Абоскому, Вазаскому, Хейнольскому и Тавастгусскому батальонам знамена с гербом Вел. Кн. Финляндского, заключенным в средину русского орла; цвета знамен — зеленый, светло-голубой и белый — были согласованы с цветами, входившими в обмундирование батальонов. Знамена доставили из Петербурга и с церемонией переданы войскам, при чтении рескрипта, в котором, между прочим, значилось: «Доверяя сии знамена вашей храбрости для употребления, со свойственной финской нации особой верностью и мужеством, на службе Нам и Отечеству».