В действительности же Великий Князь Николай Павлович впоследствии принимал живое участие как в текущих делах университета, так и по вопросам более исключительного характера. Благодаря сему он приобрел значительное воззрение надела Финляндии, когда он сам, после смерти своего брата, взошел на престол. Что лицо канцлера служило оплотом университета против вмешательства со стороны генерал-губернатора, или правительства, — пишет финляндский историк, — это знает каждый, кому известна история университета за то трудное время, которое потом следовало. обеспечение университета и содействие общим интересам страны — вот те цели, которые преследовались при выборе канцлера в 1816 году.
Ребиндер, обремененный текущими делами, предоставил университетские дела Тенгстрёму. Тем более неожиданным явилось для Ребиндера заявление Тенгстрёма, сделанное при встрече в Або в 1817 году, о его намерении оставить место проканцлера. Ребиндер сделал все, что мог, чтобы побудить Тенгстрёма отказаться от своего намерения, но безуспешно.
Тенгстрёмом тем более приходилось дорожить, что он вел обширную переписку с разными деятелями, извлекая из них возможную пользу для Финляндии. В числе корреспондентов Тенгстрёма находились К. П. ван-Сухтелен в Стокгольме, которого он благодарил от имени университета за щедрые дары библиотеке; русский посол в Берлине Д. Алопеус, прокурор Синода князь Голицын, к которому он обращался по вопросу о раздаче живущим в России лопарям библий, подаренных евангелическим обществом в Стокгольме, профессор Бюле в Москве, статский советник Р. ф.-Росенкампф в Петербурге, секретарь при академии наук в Петербурге Фусс. Можно смело предположить, что не только внешние обстоятельства вызвали развитие этой корреспонденции, которую Тенгстрём тщательно поддерживал, но здесь скрывался также план укрепления интеллектуальной жизни его родины, посредством изыскания средств в России и приготовления для финских исследователей новых поприщ для труда в Империи. Тенгстрём не пожелал долее оставаться при университете, между прочим, потому, что выходки студентов стали оканчиваться взысканиями в обычном полицейском суде.
18 — 30 октября 1817 года произошло освящение нового университетского дома. Сам епископ произнес при сем торжественном случае речь на латинском языке.
В 1818 г. консистория получила от правительства поручение приступить к пересмотру старинных конституций 1656 года и предложить необходимые изменения. По-видимому, — пишет проф. Эд. Берендтс, — эта ревизия статута шла не очень успешно, так как Император Александр I, рескриптом от 28 августа 1821 года, учредил для пересмотра его специальный комитет. В рескрипте сказано было, что до Высочайшего сведения дошла также и общая жалоба на то, что юношество, поступающее из университета на службу края, далеко не всегда обладает достаточной подготовкой, твердостью в мыслях и полностью познаний, кои являются условием к приобретению способности для занятий более высоких административных должностей. С прискорбием Государь узнал также, что академическая дисциплина не была соблюдаема с необходимою серьезностью и справедливою строгостью, которые столь сильно содействуют тому, чтобы уже своевременно в сердцах молодежи возбуждать любовь к порядку и закону, и которая, в такое время, как настоящее, прежде всего необходима, для противодействия возрастанию непокорности, для разоблачения неверности и зловредности господствующих идей, и для возбуждения в умах образованного юношества добронравия и подчинения законам, основам прочности и твердости гражданского порядка.
Указанные Государем мероприятия вызывались сложившимися при университете обстоятельствами. Уже в конце 1817 года состоялось распоряжение об испытаниях студентов и о правах на вступление их в гражданскую службу. Поведение студентов также требовало большего присмотра со стороны начальства, так как случаи их незаконных выходок умножились. «Неспокойное состояние студенческой молодежи тем более меня тревожит, — писал Ребиндер 9 — 21 ноября 1818 г. Маннергейму, — и мне хорошо известно, что эти незначительные выходки могут обратиться в настоящие бесчинства, с весьма серьезными последствиями как для университета, так и для края вообще. Я обращался как к архиепископу, так и к ректору с просьбой употребить свою отеческую власть, для успокоения молодежи. Мне думается, что с такой тенденцией в подрастающем поколении следует обращаться сначала весьма осторожно и что ее скорее можно предупредить мягким обращением, чем силою и строгостью. Ничего удивительного нет, что среди нескольких сотен юношей происходят кое-какие мальчишества, и очень важно, чтобы мелочи не обратились в общественные дела всей студенческой корпорации. Если подмастерье потревожил ночной сон г. полковника Кузмина, то это важное событие наверно не обратило бы на себя такого внимания».