Известно, что в разное время он представлял себе форму правления самостоятельной Финляндии — различно. Сначала он находил монархическое правление самым подходящим и говорят, что даже предлагал великокняжеское достоинство герцогу Карлу; затем, когда борьба за свободу американских колоний против Англии окончилась благополучно и Спренгтпортен в Голландии имел случай ознакомиться с её уложением, он изменил свои воззрения и решился из Финляндии образовать республику. Для этой республики он выработал даже пространное уложение. Голландская форма правления сделалась при этом образцом той, которую надлежало ввести в Финляндии; но помимо сего в финляндские основные законы введены были определения из конституций времени вольности и американского союза. Новое государство Спренгтпортен имел в виду называть «Республика соединенных провинций Финляндии» (la République des Provinces unies de la Finlande).
В 1806 г., когда он принимал участие в работе, имевшей в виду защиту русской Финляндии, — в которой были очень недовольны русским управлением, — он желал расположить там исключительно русские войска, дабы сдерживать своих соотечественников. В представленной им в том же году записке Императору Александру «Мои мечты во время моего отдыха», говорится: «Независимость Финляндии будет подвигаться наравне с союзом с Наполеоном. У Швеции теперь нет никакого Густава III, который мог бы противиться этому».
В одно время наилучшее устройство Финляндии Спренгтпортену представлялось в таком виде: «Раз Финляндия будет вырвана из когтей Швеции и будет находиться под нашим владычеством, для России выгоднее будет, чтоб этот край остался нераздельным и независимым государством, под управлением высшего правителя из царской семьи; каковы при этом желания народа, выяснилось бы на общем сейме, созванном в порядке, определенном старинной конституцией края. — Сейм надо собрать под русской защитой в то время, когда русские войска будут подходить к Або».
В другой раз Спренгтпортен рекомендует русской власти сохранение основных законов края, однако, «насколько они не будут противоречить законам Империи».
«Наш честолюбивый земляк, — говорил Ребиндер о Спренгтпортене, — ослепленный своей страстью господствовать, создавал себе воздушные замки и не имел в виду иного, как стать когда-нибудь проконсулом на службе той покровительственной власти, которую он так бескорыстно хотел предложить нам».
Что касается плана самостоятельности Финляндии, то Ребиндер приводит характерный разговор, который он имел со Спренгтпортеном в Петербурге в 1808 г. — «Но к какой же вы прибегли инициативе, чтобы уготовить нам это счастливое независимое положение?» — спросил Ребиндер. «Уверяю честью», — сказал Спренгтпортен, «исполнение было моей тайной; но вам известно, что наши соотечественники туго соображают, они больше рассуждают, чем делают. — Они позволили времени ускользнуть из рук; прекрасный план не осуществился, вследствие глупости и слабости некоторых военачальников». Ключа к разгадке этих слов не имеется.
То направление, которое олицетворялось Спренгтпортеном, составилось частью из оскорбленного самолюбия некоторых финляндцев, отодвинутых на второй план стокгольмским правительством, частью из восприятия освободительных идей конца XVIII столетия. Однако, «число конспирантов, — пишет Клик в своем мемуаре, — было так невелико, что никогда нельзя было назвать их стремления голосом народа». Армфельт говорит, что он во время своего долголетнего пребывания в Финляндии «имел случай узнать, слышать и заметить, что благоразумнейшая, знающая и более мыслящая часть общества сознает глупость идеи самостоятельности, которой протежировало бы или содействовало русское правительство».
Адвокатом Спренгтпортена выступил финский историк Ирье-Коскинен. По его мнению, финны обязаны Спренгтпортену такой же благодарностью, как к своим героям при Сикайоки и Лаппо. Коскинен ставит своего героя наравне с теми политиками, которые подготовили Боргоский сейм, и которые руководили им, прибавляя, что большинство их в той или иной мере участвовали в аньяльском союзе.