Люди часто задаются вопросом: а не страх ли перед большевизмом побудил союзников милостиво обойтись с немцами и предложить им относительно мягкие условия перемирия? Разумеется, эта мысль мелькала у Фоша и Клемансо; тезис о «красной угрозе» использовали в своих интересах и сами немцы, однако ничто не доказывает, что подобные опасения сыграли главную роль.
Накануне перемирия такие люди, как Петэн или командующий американскими войсками генерал Джон Першинг, не видели никаких преимуществ в том, чтобы заставить врага признать свое поражение после переноса военных действий на его территорию. Как бы то ни было, 11 ноября 1918 г. победители даже не помышляли об уничтожении военного потенциала побежденной Германии. Военные заключили «перемирие между солдатами»; Европа и Америка уже вступили в индустриальную эру, но военные всегда игнорировали этот факт и считали, что разоруженная нация является нацией побежденной.
Однако, подписав перемирие, победители обнаружили, что вместо покоренного народа перед ними предстала возмущенная нация. Начиная с 1914 г. немцам удавалось сохранять нерушимыми рубежи своей родины, и у них вовсе не было ощущения, что война ими проиграна. Свидетельство тому — овации берлинской публики, когда перед ней 12 ноября маршем проходили войска, а Фридрих Эберт приветствовал солдат, «которые непобежденными вышли из славной битвы». Так социалисты сами освятили миф, который позже использовала гитлеровская пропаганда.
После Версаля, лишившись ряда германских территорий, народ Германии, объявленный, согласно статье 231 договора, виновником войны и таким образом обреченный на выплату репараций, решил, что над ним глумятся, а оккупация левого берега Рейна вызвала массовое возмущение. Негодование немцев усиливалось двойственностью политики победителей, утверждавших ранее, что они сражаются во имя принципов — «14 пунктов» Вильсона, — которые они теперь толковали исключительно в свою пользу: ведь вопреки праву народов на самоопределение судетские немцы были переданы Чехословакии, а венгры Трансильвании — Румынии, в то время как народу Австрии было отказано в праве аншлюса — присоединения к Германскому рейху…
Вызвав гнев немцев рядом поспешных действий, призванных свидетельствовать о полной победе над Германией, союзники так и не сумели понять, что утратили шансы на мир в тот момент, когда были уверены, что выиграли войну. Потеряв две-три провинции, Германия все же сохранилась как единое целое, она не понесла особого ущерба в годы войны, а репарации нисколько не препятствовали ее развитию. И напротив, Франция — обескровленная, истерзанная, испытавшая разрушение части страны вплоть до Соммы — теперь была вынуждена выплачивать долг Америке, потеряла капиталы в России и в распавшейся вскоре Османской империи — иными словами, утратила все преимущества, которыми она располагала в 1914 г., особенно в отношении Германии.
Сразу же после войны некоторые проницательные аналитики, такие, как географ Альбер Деманжон, сумели увидеть, что война, помимо всего, закрепила начавшийся упадок Европы и непреодолимое восхождение Соединенных Штатов в качестве новой мировой державы. Политики же обращали больше внимания на «великий свет с Востока» — большевистскую революцию. В самом деле, она перекинулась в Венгрию, в Германию, и ее успехи, в частности создание III Интернационала, вызывали великий страх у буржуазии и консервативных обществ. Дипломаты, в свою очередь, пришли к выводу, что уничтожение Сен-Жерменским договором Австро-Венгрии представляло грубую политическую ошибку, поскольку отныне ни Франция, ни Англия в своем противостоянии с Германией или Советской Россией не могли опереться на какую-либо державу, могущую составить тем противовес.
Долгий ход истории позволил понять, что если для ближайшего будущего Европы наиболее трагические последствия имели Версальский и Сен-Жерменский договоры[165]
, то в более отдаленной перспективе решающее воздействие на судьбы мира оказал Севрский договор, заключенный с Турцией. Вследствие поражения Османской империи и установления оказавшегося эфемерным франко-британского господства в Сирии, Ираке и Ливане высвобождалась энергия, которую таили в себе ислам и арабский национализм. Объединившись, эти две силы потом раз за разом наносили поражения Европе и ее колониальным державам.Кто мог представить себе между 1918 и 1922 гг., что именно последний договор — тот, что вызвал меньше всего волнений, — сможет однажды поставить под сомнение перспективы западной цивилизации?
1914–1918 годы: долгая память
В 1966 г., пятьдесят лет спустя после Верденского сражения, французские и немецкие ветераны собрались в Вердене, чтобы вспомнить о принесенных жертвах. После минутного колебания они протянули друг другу руки, потом, рыдая, крепко обнялись — братья по трагедии, каких мало знала История.