Что же касается Великобритании, то она дала понять, что поддерживает референдум в Судетской области, т. е. решение, с которым не могли согласиться ни Франция, ни Прага, ясно понимавшие, что большинство судетских немцев последуют призывам своего вождя Генлейна и Гитлера: непоследовательность поведения версальских победителей оказалась трагической, побудив 2,5 милиона судетских немцев, оказавшихся под чешским господством, к действиям, опиравшимся на право народов на самоопределение… Кроме того, англичане в излишне черных красках представляли себе способность чехов защищаться в случае германского нападения, что не соответствовало реальности. Исполнившись решимости «сохранить мир любой ценой» и прикрываясь британскими недомолвками, французские руководители начинают оказывать давление на Прагу, добиваясь от чехов уступки немецким требованиям, предъявленным в жесткой форме 12 сентября.
Таким образом, именно Париж и Лондон, которые обратились к чехам с ультиматумом, можно было бы считать ответственными за войну, если бы та началась.
В свою очередь, советские руководители напоминают, что СССР готов вмешаться, если Париж в соответствии с договором подаст пример.
Им известно, что Польша и Румыния отказываются предоставить советским войскам право прохода через свою территорию, которое необходимо для оказания помощи Чехословакии. Но они и не перебрасывают войска к своим границам и даже не изображают готовности к действиям.
И тогда Чемберлен предлагает провести конференцию четырех держав, на что соглашается Муссолини.
В Мюнхене Франция и Англия уступают окончательно, и чехам приходится склониться, затаив негодование. Чехословакия оказывается обрезанным государством, и поляки воспользовались случаем, чтобы аннексировать у нее Тешинскую область[182]
.Во Франции радость народа, сопровождавшая заключение Мюнхенского соглашения, оказалась недолгой. Общественное мнение очень скоро осознало, что победа глашатаев мира является эфемерной. Но Мюнхен имел своих сторонников. Во-первых, жителей Эльзаса-Лотарингии, поддерживавших местного депутата Робера Шумана: они естественным образом хотели избежать франко-германского конфликта. Затем правых во главе с газетой «Аксьон франсез», которая писала: «Франция не желает сражаться ни за евреев, ни за русских, ни за пражских масонов». Одобрение Мюнхенского соглашения в палате депутатов было массовым: 535 голосов — «за», 75 — «против», причем среди правых депутатов несогласие выразил один-единственный человек — Анри де Кериллис, в котором партнеры по лагерю видели «агента Москвы».
Именно в этом заключался секрет мюнхенской капитуляции.
Тьерри Мольнье писал в газете «Комба» (Combat): «Победа, одержанная Францией, была не столько победой Франции, сколько победой принципов, которые с полным основанием можно считать теми, что ведут к разрушению Франции и цивилизации». Подразумевалось, что тоталитарные государства представляют главный бастион против большевизма.
Сблизиться с Италией, чтобы нейтрализовать Германию, — такова была цель Пьера Лаваля накануне возникновения Народного фронта. Сблизиться с Германией, чтобы противодействовать СССР и переориентировать ту в направлении Центральной Европы, стало целью некоторых английских и французских политиков. После Мюнхена за англо-германскими переговорами последовали франко-германские экономические соглашения, заключение которых отмечалось в Париже «в атмосфере, исполненной очарования, разрядки, оптимизма».
После того как произошел аншлюс Австрии, Сталин прекрасно понял, чего именно желает добиться французская дипломатия: избежать заключения союза с ним, повернуть Германию против СССР. Франция укрывалась за спиной Великобритании, «своей няньки», по словам Гитлера, чтобы ее уловки не выглядели чересчур унизительными, однако цель французской политики была ясна и как до, так и после Мюнхена; Париж даже не информировал Москву о ходе переговоров, которые велись с Чехословакией, чтобы подтолкнуть ту к уступкам Германии. Чтобы встретиться с Гитлером, Чемберлен и Даладье поспешили воспользоваться самолетом; чтобы вести с СССР переговоры о военной помощи, Франция и Англия направили в Москву делегацию, в которой не было ни одного заместителя министра и которая совершала свое путешествие на круизном пароходе. «Хватит, наигрались, все это несерьезно», — сказал Сталин министру иностранных дел Молотову, готовившему пакт, который предстояло заключить с Гитлером, — на сей раз за счет Польши и Прибалтийских стран. Чтобы опередить формирование коалиции, которая, по мысли Сталина, замышлялась против СССР, Молотов подписал с Риббентропом пакт о ненападении, который давал Германии гарантии на Востоке в случае начала войны на Западе.
И тут-то Даладье решил, что можно, наконец, сказать русским, что в случае франко-германской войны тем не потребуется получать польское согласие для прохода через Польшу, — однако соответствующая инструкция генералу Думенку запоздала: Сталин заключил договор с Гитлером.