История Франции

Смерть в постели несла в себе торжественность, подобно церемониям, связанным с календарными событиями. Где-то в XVIII в. намечается первое изменение: смерть перестает быть личным делом умирающего, и только его одного, когда он составлял завещание согласно своим чувствам и пожеланиям. Как показал Мишель Вовель, из завещания исчезают распоряжения о пожертвованиях и милостыни, связанные с набожностью, и оно становится тем, чем является сегодня, — правовым актом, устанавливающим распределение имущества между наследниками, как будто в остальном умирающий полагался на свою семью. Параллельно с этим меняется поведение присутствующих при смерти — скорбь близких людей подчеркивается и выставляется напоказ. Выжившие с большим трудом, чем раньше, принимают смерть другого, что выливается в культ могилы. Если в Средние века мертвые поручались заботам Церкви, а место их захоронения, которое даже не отмечалось надгробием или надписью — за исключением важных персон, — имело мало значения, то теперь понемногу место захоронения становится известным, и близкие его навещают, вспоминая об умершем и молясь о спасении его души. Эта перемена также относится примерно к середине XVIII в.: Церковь упрекают в том, что она все делает для души и забывает о теле, его захоронении, о могиле. Люди говорили: «Долой города на кладбищах!» — так в Париже без каких-либо протестов было уничтожено кладбище Невинных.

В связи с медленными изменениями в XIX в. решение сгруппировать парижские кладбища в Мери-сюр-Уаз или в другом месте вызывало протест. На заре XX в. провозглашалось: «Ни города без кладбища», так как страх перед разлагающимися телами и негигиеничными последствиями этого был преодолен благодаря исследованиям, доказавшим, что никакой опасности для живых не существует. Напротив, теперь считали, что закрытие кладбищ в Париже приведет к уничтожению культа мертвых.

Гробницы и памятники, которые когда-то окружали столицу, принадлежали меньшинству, знатным семьям, строившим в честь своих мертвых родственников боковые капеллы в храмах. В XIX в. этот обычай распространяется на кладбища: в честь умерших возводят мавзолеи, больше посвященные не памяти ушедшего, а заслугам семьи.

Таким образом, культ мертвых и визиты на кладбище — это недавняя традиция, это воспоминания, связанные с умершим, объединяющие верующих и неверующих. Но среди особенностей данного феномена есть одна черта, отличающая Англию от Франции, в которых обряд погребения и траур проходят более-менее одинаково. В Англии нет мавзолеев и надгробных памятников, украшенных статуями.

Можно сказать, что в целом отношение к смерти совершенно изменилось. Если раньше о смерти объявляли и умирающий не был ее лишен, если умирали так же, как и рождались, — публично, то теперь все происходит наоборот. Чтобы пощадить умирающего, его близкие скрывают от него правду; умирающего, а также общество стремятся избавить от невыносимых мук агонии; в больницу ложатся не чтобы лечиться, а чтобы умереть, так как умереть у себя дома становится неприличным — только самые архаичные народы допускают это. Правду скрывают не только от умирающего, но и от детей, так что смерть происходит практически тайком. Живым запрещено скорбеть об умерших, и боль пытаются скрыть. Прогресс кремации, с другой стороны, разрушает культ кладбищ и паломничество к могилам; смерть превращается в табу. «Теперь дети посвящены в тайны секса и им больше не говорят, что их нашли в капусте; но, поскольку они не знают о смерти, им говорят, что их дедушка и бабушка отправились в долгое путешествие».

Глава 4. ЖЕНСКАЯ ДОЛЯ

ПОЛОЖЕНИЕ ЖЕНЩИНЫ: «ОТСТАВАНИЕ» ФРАНЦИИ

Можно задаться вопросом: чем объясняется относительное отставание в вопросе о месте женщин во французском обществе по сравнению с их положением в Скандинавских странах, Германии и даже США?

Ролью ли католической Церкви, утверждающей, что женщины — существа низшего порядка, тормозящей раскрепощение женщин в вопросах свободы абортов и разводов, в то время как протестантские страны находятся в авангарде в вопросах освобождения женщин?

Или крестьянскими корнями французского общества (по крайней мере, до «Тридцати славных лет»), его более крепкими, чем в соседних странах, традициями? В этом смысле подтверждением могло бы быть положение в Советской России, где женщины получали все большую свободу, пока большевистские руководители были выходцами из рядов буржуазии, но как только с 30-х по 70-е годы к власти в государственном аппарате пришли народные классы городов со значительной долей деревенского населения, себя проявила реакция.

А может быть, политическая нестабильность Франции, пережившей несколько революций, объясняет противодействие, возникающее всякий раз при «нормальном» возвращении назад или скорее к норме, так называемыми «семейными ценностями», которые заставляют женщину вернуться к домашним обязанностям?