История Франции

Монархическому абсолютизму соответствовало придворное общество. Оно деградирует, и ему на смену приходят салоны аристократии. В свою очередь после трудных времен Французской революции они исчезают или же постепенно угасают; дольше других продержался салон мадам Жюли де Рекамье, дочери и супруги банкира. В числе лиц, часто посещавших этот салон, были Бернадот и Люсьен Бонапарт, а затем мадам де Сталь и Бенжамен Констан и, наконец, Шатобриан, с которым Рекамье связывали долгие дружеские отношения, если не нечто большее.

После 1815 г. кружки, выражавшие интересы среднего класса, навязывавшего свои нравы и обычаи, стали для буржуазии излюбленным местом общения.

Кружок — это клуб на английский манер, а не клуб народных якобинских обществ. Он носит расплывчатый, закрытый характер, его членами в соответствии с Уголовным кодексом в эпоху Империи могли быть около двадцати человек, и на его создание требовалось специальное разрешение… Иными словами, на этих собраниях присутствовали все свои, и вначале их посещали в соответствии со своими убеждениями: Шатобриан, например, посещал только оппозиционные кружки. Но мало-помалу количество кружков увеличивалось, часто их охотно объединяли с кафе, называвшимися «кафе общения» (café du Commerce), где собирались влиятельные люди. Позже они встречались в более закрытых кружках, у одного из именитых граждан, как мы видим у Бальзака в романах «Депутат от Арси» или «Евгения Гранде». В провинции кружки получили развитие во времена Реставрации, процветали при Луи Филиппе, когда находились под надзором, поскольку власти считали, что в этих кружках возрождалась политическая оппозиция.

Но на самом деле вовсе не политика находилась в центре деятельности кружков. Главным были скорее дела, беседы, а также политические дискуссии, но скорее — между собой или же в форме обмена услугами. Как рестораны и гастрономия, бывшие его неотъемлемой частью, кружок, объединяемый с кафе, — изобретение буржуазии; здесь собиралась отдельно от других ее избранная элита, гордая своей избранностью. Историк Морис Агюлон отмечает, что постепенно там происходили изменения: от обычного коллективного посещения какого-либо кафе к созданию кружка, к специализации, а также к более гибкому упорядочению. В XIX столетии в Лионе, например, насчитывалось около дюжины иногда называемых «обществом» или «ассоциацией» кружков в сфере сельского хозяйства, медицины, литературы, торговли, искусства и т. д. Существовало также несколько «кружков общения» на английский манер, где в своем кругу «читали газеты, болтали и играли».

«На английский манер» означало также, что женщины в кружки, в отличие от салонов, не допускались.

Таким образом, места встреч соответствовали не только общественному положению, но и культурному уровню. Вскоре в кружках будут разговаривать только о своих лошадях и собаках, а кое-где демократизация поведения могла породить и другое: как рассказывает Мопассан, в некоторых кругах буржуазии посетители кружков охотно отправлялись в «заведение Телье» (публичный дом).

Так постепенно был создан образ человека прогресса, открытого, живущего вне дома, уступающего у домашнего очага набожной жене, которая выходит из дома только для того, чтобы пойти в церковь, и которая становится подобным образом «секретным агентом прошлого».

И наоборот, позволяет ли понять восхваление Стендалем итальянских женщин или Гобино — польских и русских женщин то, как представляли себе эти вольнодумцы своих соотечественниц — французских женщин? «Ежели они были хорошенькими, — говорит Стендаль об итальянках, — то, едва освободившись от ревности матерей, они мигом забывали религию и считали все, что им до этого говорилось, прекрасным, но подходящим лишь малым детям… Недавно хорошенькая и очень молодая женщина из Брешии спровоцировала своего любовника на дуэль. Она написала ему измененным почерком. Он был офицером и отправился на место дуэли. Здесь он обнаружил повесу с двумя пистолетами, желавшего во что бы то ни стало драться… Она же после этого нашла еще больше любовников, спешащих поскорее заставить ее забыть неверного. Вот видите, здесь у каждой женщины свои собственные повадки, своя собственная система понятий». «Что же до славянок, — писал Гобино в “Плеядах”, — то они — тираны в сферах деятельности, наиболее подходящих для мужчин… Так, польские дамы страстно увлечены вопросами политики, а разве они не играют воистину решающую роль в заговорах и революциях?.. “Это так, — ответила мне графиня, и глаза ее засверкали. — Мы любим все великое, словом, героизм нам хорошо знаком. Мы посылали наших мужчин навстречу опасности и в дальнейшем будем так делать. Но знаете ли вы, что мы были там рядом с ними?.. Мы любим великое, и чем больше мы любим, тем непобедимее наше стремление сделать великими своих кумиров”».