В эпоху Просвещения, когда салоны стали питомником писателей и ученых, женщины проявили себя как общественная сила. Первые энциклопедисты, Фонтенель и Монтескьё, собирались в салоне мадам Марии дю Деффан, а затем в салоне мадемуазель Жюли де Леспинас, компаньонки и соперницы мадам Марии Терезии Жоффрен. Их посещали также Д’Аламбер, Кондорсе, Тюрго… «Они — “Генеральные штаты человеческого Разума”», — говорил Дэвид Юм.
Однако, когда Французская революция и особенно поход женщин на Версаль 5–6 октября 1789 г. показали, что женщины из народа активно участвуют в движении, наиболее радикальные круги грубо запретили им участвовать в уличных манифестациях, заточили их у очага и по предложению Амара из Комитета общественной безопасности постановили упразднить Женский клуб. И все это — во имя благопристойности и целомудрия.
Этот поступок был не просто направлен против женщин, он также являлся враждебным по отношению к аристократии, которая, по мнению победителей, уже потеряла свои мужские качества. Пришествие героя-гражданина — «это, по словам газеты “Пер Дюшен” (Эбер), пришествие, черт подери, мужественной грубости народа». Женщин держат на расстоянии от насильственных действий, определяющих гражданина. «Революция таким образом предоставляет [революционерам] случай преобразовать реальность домашнего устройства в определенно выраженные ценности», — писала историк Мона Озуф.
В самом начале Революции Кондорсе первым посчитал, что мужчины грубо нарушили принцип равенства прав, «спокойно лишив половину рода человеческого права участвовать в создании законов, исключив женщин из права гражданства». В самом деле, установленные в обществе правила, которые уже были изобличены как дурные, не принимали во внимание положение женщин: у Руссо эти правила годились для его героя Эмиля, но не для Софи. Ведь женщина была воплощением природы, ее положение не подлежало критике, и она не хотела понимать, что это положение устанавливало субординацию. Действительно, рассматривая мужчину как воплощение рода человеческого, закон отныне четко определяет положение женщины, которая воспринимается как дочь, супруга, мать или же вдова, но не как субъект.
В 1804 г. в Гражданском кодексе Наполеона было закреплено основанное на неравенстве наследие Старого порядка и Французской революции в отношении женщин. С точки зрения гражданских прав вплоть до 1938 г. женщина приравнивалась к несовершеннолетним, умалишенным и преступникам. Во Франции она получила право голоса лишь в 1944 г., в то время как Новая Зеландия признала за ней это право в 1893 г., и еще в девятнадцати странах это произошло раньше, чем во Франции… Пример подали протестантские страны, в первую очередь скандинавские, но и Советская Россия в 1918 г., и кемалистская Турция в 1934 г. дали женщинам право голоса раньше Франции.
«Предназначенные самой природой для выполнения обязанностей в частной жизни», женщины, таким образом, оставались в стороне, даже если они участвовали, непосредственно или же нет, в общественной жизни. Так, в XIX столетии, в эпоху буржуазной Франции, положение женщины остается неизменным, свидетельством чему — скандал, вызванный Жорж Санд, которая разоблачала подобную ситуацию. Впрочем, последователи «сандизма» появились не во Франции, а в Германии с произведениями Клары Цеткин, теоретика прав женщин, и в России с появлением на общественной сцене Александры Коллонтай, которая выходит за рамки проблем политики и труда и обращается к сфере личной жизни, и в частности к вопросу о праве на свободную любовь.
Одной из наиболее оригинальных форм общения во Франции, по-своему показывающей общественное развитие страны, было появление в конце XVII в. салонов, которые столетием позже сменили кружки, исчезнувшие к концу XX в.
Салоны представляли собой нечто вроде небольшого закрытого для публики аристократического двора, чаще всего создаваемого женщинами, которые собирали вокруг себя интеллектуальную элиту. Здесь создавался идеал порядочного человека, здесь вместе с Мольером критиковали