История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

Марсельские добровольцы стали ядром их боевых отрядов. Дантон и его друзья неутомимо вели агитацию в бедных кварталах Парижа. Значительная часть Национальной гвардии перешла на сторону радикалов. Петион, мэр столицы, тоже был на стороне мятежников. Многие респектабельные люди по-прежнему желали королю добра и, в сущности, предпочли бы оставить его у власти; но очень немногие из этих достойных людей горячо желали умереть ради сильно опорочившей себя монархии. К тому же их останавливали слухи (не совсем лишенные основания), что во дворце есть изменники, и ясное понимание того, что скоро иностранные враги могут пойти на Париж. Против этих людей были радикалы, точно знавшие свою цель, лишенные страха и сомнений, не страдавшие от угрызений совести.

Их замысел был осуществлен 10 августа. Коммуна (городское правительство) Парижа была в руках революционеров. Комендант дворца, по фамилии Манда, был верным защитником короля, но, кроме королевских телохранителей-швейцарцев (примерно 800 человек), было очень мало войск, на которые он мог бы положиться. Когда стал приближаться решающий момент, мятежники похитили коменданта, а потом жестоко убили его. Так слабые защитники короля остались без командира. На рассвете грозная толпа собралась перед дворцом Тюильри. Опасаясь за себя, король и его семья укрылись в зале Законодательного собрания и провели этот несчастнейший день в маленькой комнате для репортеров. Уже в отсутствие короля во двор ворвался марсельский батальон, а вслед за марсельцами – остальные участники восстания. Швейцарские гвардейцы были иностранцами; их не интересовали споры одних французов с другими, но они честно хранили верность хорошо платившему им королю. Вскоре прозвучал первый залп. Швейцарцы были хорошо обученными пехотинцами; они отступили из двора, а потом начали вести смертоносный огонь из окон дворца. Молодой офицер, наблюдавший за этим боем, считал, что, если бы швейцарцы имели хорошего командира и если бы им было разрешено продолжать сопротивление, они полностью подавили бы восстание, по крайней мере в тот момент. К его мнению стоит прислушаться, потому что его звали Наполеон Бонапарт. Но звуки выстрелов приводили Людовика в ужас. Он не был уверен, что швейцарцы смогут сопротивляться; его сердце разрывалось при мысли, что он убивает своих соотечественников. И король приказал своим телохранителям прекратить стрельбу. Некоторым швейцарцам удалось отступить и спастись. Некоторых отделила от их товарищей и убила толпа возбужденных революционеров, возвращавшаяся во дворец. Так пала монархия Бурбонов. Она даже не боролась героически до конца.

Все время, пока шла стрельба, королевская семья и Законодательное собрание вместе дрожали от страха. Разве разгулявшиеся мятежники не могли зарезать и короля, и королеву, и депутатов? Когда стрельба закончилась, в двери большого зала стали протискиваться группы рассерженных и властных людей. Это были делегации восставших. Они приходили не с просьбами, а с требованиями. Парижская коммуна потребовала немедленно низложить короля. Сначала депутаты не решались взять на себя такую огромную ответственность, но Верньо, вождь жирондистов, поднялся на трибуну и сказал: «Я собираюсь предложить вам очень сильное средство. Я призываю наши скорбящие сердца решить, необходимо ли применить его немедленно» – и предложил отправить в отставку всех королевских министров, временно отстранить короля от должности и созвать новое собрание представителей всего народа – Конвент, который даст Франции новую конституцию. Так закончился памятный в истории день 10 августа 1792 г. Людовика XVI (которого уже стали называть Людовик Капет) перевели в Люксембургский дворец, где с ним вначале обращались достойно и уважительно[164].

Феодализм, как тогда казалось, умер в 1789 г. Монархия умерла в 1792 г. Теперь решалось, не утонут ли респектабельные буржуа – образованные, честные и умеренные люди, которые свергли старый режим, – в поднимавшейся волне страстей низших слоев народа. Там, в низах общества, люди не одевались как благородные господа (за что получили прозвище санкюлоты – «без коротких штанов»)[165]. Руки у них были грязные и мозолистые, а головы были полны буйных страстей и таких же буйных мечтаний о счастье, которые внушили им Дантон и Марат.

Американцам ХХ в., видевшим, что стало с Россией после того, как рухнула власть царей, знаком и современный эквивалент якобинства – большевизм, который передал всю политическую и экономическую власть неотесанным пролетариям, даже не попытавшись перед этим дать новому хозяину хорошее образование, которое сделает его достойным этой роли. Позже жизнь показала, что перед лицом тевтонской опасности последователи Ленина проявили гораздо меньше героизма, чем последователи Дантона.