История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

И все же это был исключительно конституционный режим. Министр и король могли сказать, что строго соблюдают букву Хартии. Гизо не только получил большинство в палате в 1840 г., это большинство увеличилось во время выборов 1842 и 1846 гг. А потому мог ли кто-нибудь честно сказать, что правительство своей политикой бросает вызов общественному мнению? На самом же деле министры, проявив изумительную ловкость, скрепили себя прочными связями с «законной страной». Избирателей было так мало, что правительство могло предложить непосредственно той их части, от которой зависел исход голосования, какие-то выгоды за то, что она выберет депутатов, которые придутся по душе «королю-гражданину». Читатели, знакомые с теми методами, которые в Англии XVIII в. применял Уолпол, чтобы сохранить за собой большинство в палате общин, имеют очень точное представление о методах Гизо. Среднестатистическая «коллегия выборщиков» включала в себя так много государственных служащих (которые занимали свои должности благодаря доброй воле министерства), что правительство могло рассчитывать на значительное число верных друзей в каждом округе. Мелкие правительственные подачки – например, помощь в получении лицензии на продажу табака, предоставление возможностей для выгодных спекуляций при прокладке новых железных дорог и даже предоставление в дар контрактов и т. д. – все это обеспечивало правительству голоса еще какого-то числа колеблющихся. После того как депутат был избран, ему везло, если Гизо не очень скоро связывал его по рукам и ногам. Члены палаты не получали платы за свой труд. Правительство предоставляло им все возможности для получения железнодорожных франшиз и, что еще хуже, официальных должностей. Вскоре примерно двести депутатов, то есть примерно половина палаты, имели правительственные должности и получали правительственную зарплату. Разумеется, они совершенно не желали потерять ее, проголосовав не так, как нравилось правительству, или произнеся недружественную речь. Таким образом, коррупция (это слово произносилось почти открыто) стала нормальной системой управления страной. Многочисленные скандалы, о которых стало известно в 1848 г., стали достаточным доказательством того, что этой системой пользовались не только подчиненные строгого и аскетичного премьер-министра, но и он сам. «Что такое палата? – крикнул один депутат в 1841 г. – Это большой базар, где каждый продает свою совесть или то, что считается его совестью, в обмен на место или должность».

Правда, существовала и оппозиция, противостоявшая премьер-министру. Она давала выход своим чувствам в протестах против бездействия Гизо во внешней политике и в требованиях провести избирательную реформу. Но это было лишь бессильное меньшинство. Часть протестов исходила от искренних либералов, которые желали упорядоченной республики или хотя бы монархии с намного бо́льшими правами для народа, чем он имел при короле-гражданине. Однако зарождалась и другая протестующая партия, которая желала не только политических, но и экономических реформ. Французская промышленность развивалась. Размеры фабрик увеличивались. Паровые двигатели и новые машины вытесняли ручной труд[231]. Условия труда были плохими, рабочий день длинным, зарплата мизерной, а потому у рабочих было много законных поводов жаловаться. Буржуазная администрация в ответ на растущее недовольство рабочего класса ответила всего несколькими уступками и не осуществила почти ни одной умной реформы, зато провела много репрессий. Если улучшить условия труда, это означало бы, что крупные промышленники, верные сторонники Гизо, будут, по крайней мере сейчас, получать меньше дивидендов.

Было хорошо известно, что в рабочих кварталах Парижа много рассуждают о социалистических теориях. Известно было и о том, что Луи Блан, очень умный писатель и мыслитель, стоял за демократическую республику и более того – говорил о необходимости создать «национальные мастерские», которые принадлежали бы государству, управлялись занятыми в них рабочими и подавили бы или, по меньшей мере, постепенно заменили все частные промышленные предприятия. Уже в 1842 г. немец Штейн, наблюдатель с острым взглядом, утверждал: «Время чисто политических движений во Франции прошло. Следующая революция неизбежно будет социальной».

Король, первый министр и буржуазия не обращали ни малейшего внимания на все это. На требование увеличить число обладателей права голоса Гизо ответил с высокомерным презрением: «Работайте и становитесь богатыми! Тогда вы получите право голоса!» Однако вся его политика практически не давала среднему французу даже надежды на то, чтобы «стать богатым»[232].