Развитие нового города не затмило Лютеции. Она сильно пострадала во времена галльского вождя Камулогена, сжегшего город, чтобы не позволить римлянам укрыться в нем. Но следы этой катастрофы скоро сгладились, и перестроенная по-римски, Лютеция осталась центром и сердцем
Второй деревянный мост, составляющий продолжение первого, вел на правый берег. Здесь, тотчас за предместьем, простирались болота, перерезанные дорогами с их линией могил; тянулся водопровод Пасси, а на горизонте — храмы Меркурия и Марса на
Постройку терм и амфитеатра, а, стало быть, — расцвет Парижа приходится отнести ко II веку. Подобно большинству галльских городов, он развернулся свободно, среди глубокого мира, едва только смущаемого отдельной грозой варварских движений и их бессильными нападениями на границу. Подобно им, он оказался беззащитным, когда впервые плотина прорвалась и неприятельская волна разлилась по стране. Тотчас вслед за варварским вторжением начался бунт багаудов, последним оплотом которого был полуостров св. Мавра (Сен Мор). Легко представить себе, чем были для парижской территории опустошения этого двойного врага. Только с династией Флавиев снова настали лучшие дни для Галлии и для Парижа. Для него начинается настоящий расцвет. Мы не знаем, жил ли там Констанций Хлор, но Юлиан сделал его своей резиденцией, избрав своим жилищем Дворец Терм. «Я пробыл, — пишет он, — зиму в моей дорогой Лютеции, — так кельты называют городок паризиев. — Он расположен на реке, обнимающей его со всех сторон. С обоих берегов к нему можно добраться по деревянным мостам. Высота речного уровня меняется мало, оставаясь почти одинаковой во все времена года. Доставляемая рекой вода превосходна для питья. Зима здесь умеренная, что приписывается близости Океана и мягким парам, которые он посылает, так как, по-видимому, морская вода теплее пресной. На здешней почве произрастают превосходные виноградники и даже фиги. Эти последние, впрочем, приходится на зиму окутывать соломой, чтобы предохранить их от зимней стужи»[215]
. Юлиан прибавляет, что в тот год зима была суровее обыкновенного, что по реке шел лед, и жители топили печи в домах. Все это не переменилось со времен Юлиана и доныне, кроме культуры винограда и фиг и прозрачности Сены, которую тогда не заражали в верхнем течении отбросы городов, стоящих на ее пути, и которая не доходила до Парижа в виде сплошного скопления нечистот.