6. Начало времен Консульства, подобно восшествию на престол Генриха IV, подобно годам правления Людовика XIV после Фронды, оказалось золотым веком Франции, одним из тех периодов, когда после долгих лет беспорядков и нищеты возрождается единство и процветание народа. Бонапарт стал «человеком, ниспосланным самим Провидением». Как собирался он использовать свой авторитет? Восстановить монархию? Разве для короля, находящегося в изгнании, таскал он каштаны из огня? Нет, он хотел, чтобы национальное примирение произошло благодаря ему и ради него самого. Это представлялось трудной задачей. Революционеров следовало убедить: «Вы сохраните свои жизни и свои места, но вы забудете о своей ненависти. Вы позволите католикам спокойно исповедовать их религию». А бывшим изгнанникам: «Ваши церкви вновь откроются. Списки эмигрантов будут уничтожены, но вы откажетесь от всякой мести по отношению к революционерам, да-да, и даже от мести убийцам короля». Требовалось поддерживать принципы революции, устанавливать социальные изменения, но вместе с тем не забывать о прошлом. Сверхчеловеческая задача. Задача, достойная сверхчеловека.
7. В Милане Бонапарт прослушал в соборе Te Deum. Новость наделала страшный шум и возродила надежды Бурбонов. А должна была бы вызвать у них опасения. В планы Бонапарта входило переманить католиков, поддерживавших Бурбонов, на свою сторону, но при этом не восстанавливать ни власть Бурбонов, ни католицизм. Людовику XVIII, который отправил ему примирительное послание, он ответил: «Вам не следует желать возвращения во Францию, вам пришлось бы шагать по сотне тысяч трупов». Обеспокоенные, разочарованные роялисты (и особенно шуаны), увидев в нем единственное препятствие к Реставрации, хладнокровно решили его убить. Пистолетные выстрелы и адские машины сменяли друг друга. Вначале Бонапарт заблуждался относительно характера этих покушений. Он обвинял в них не роялистов, с которыми заигрывал, а республиканцев. Проведя депортацию, он освободился от «остатков приверженцев Робеспьера», то есть от непримиримых революционеров, убежденных якобинцев. Но заговоры продолжались. Ему пришло в голову, что, для того чтобы положить этому конец, неплохо было бы обеспечить наследственность власти. Если консул остается без официального наследника, то роялисты имеют основание говорить: «Когда его не будет, наступит наш черед». Но Жозефина, старше своего мужа на шесть лет, никак не могла забеременеть. Уже братья Бонапарта ожидали потомства. Один из них, Луи, получил приказ жениться на Гортензии Богарне, дочери Жозефины. Если у этой пары, сочетавшейся браком по приказу, родится сын, то, возможно, этот ребенок станет вполне подходящим наследником. Но это решение, в сентиментальном отношении приятное для Бонапарта (а еще больше для Жозефины), не имело никакого государственного значения. Политическое сознание страшится пустоты. Страх перед пустотой привел Францию к наследственной монархии.
8. Победа ничего не стоит, если она не ведет к миру. Бонапарт добился мира в два этапа. В 1801 г. он подписал Люневильский мирный договор с Австрией, чрезвычайно выгодный для Франции, по которому ей отходил левый берег Рейна и целый пояс безопасности из дружелюбно настроенных республик. Бельгийским делегатам первый консул заявил: «После Кампо-Формийского мира бельгийцы стали такими же французами, как нормандцы, эльзасцы, бургундцы и жители Лангедока. В войне, последовавшей за этим договором, наши армии испытали горечь поражений. Но даже если бы Генеральный штаб врага располагался в Сент-Антуанском предместье, французский народ никогда не уступил бы свои права и не отказался бы от объединения с Бельгией…» Это прозвучало очень внушительно, но готова ли была Англия согласиться с существованием французской Бельгии? Чтобы принудить ее к этому признанию, Бонапарт мечтал установить континентальную блокаду, которая лишила бы английских купцов европейских рынков. Только для достижения этой цели требовалось закрыть все европейские порты. Нет никакой континентальной блокады без континентальной империи. Это представляло опасное стечение сложных обстоятельств. Царь Павел I, страстный почитатель Бонапарта, кажется, был готов помочь и привлечь Данию, Швецию и Пруссию в Лигу для защиты свободы морей. Этот замысел начал уже обретать формы, когда вдруг царь был убит в ходе переворота, который Бонапарт отнес на счет английских интриг, но который явился, скорее, результатом оказавшихся под угрозой русских торговых интересов. Потеряв уверенность в России, Бонапарт временно отказался от своего великого замысла и вынужден был подписать с Англией Амьенский мир (1802). Этот компромиссный договор признавал фактические завоевания, но каждая из подписавшихся сторон сохраняла свои тайные планы. Англия, обещавшая уйти с Мальты, не собиралась этого делать. Бонапарт не отказывался от своей мечты о континентальной блокаде.
Жан-Симон Бертелеми. Наполеон в битве при Маренго. XIX в.