История Французской революции: пути познания

Среди таких «неудобных» сюжетов в первую очередь, пожалуй, следует назвать тему Термидора. Выше уже говорилось о немалой политической остроте, которую она приобрела в 1920 - 1930-е гг. Мрачные воспоминания о той давней дискуссии, не столько научной, сколько идеологической, и в последующие десятилетия тяготели над советскими учеными, отбивая желание заниматься этим предметом. После публикации в 1949 г. ограниченным тиражом книги одесского историка К. П. Добролюбского[512] исследований на данную тему в СССР практически не проводилось[513]. Авторы же обобщающих работ, упоминая о термидорианском периоде Французской революции, обычно ограничивались воспроизведением ряда стереотипных клише, кочевавших из книги в книгу.

Учитывая вышесказанное, нетрудно понять тот интерес, с которым наше научное сообщество встретило выход в свет монографии доцента исторического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, к. и. н. Д. Ю. Бовыкина об итогах Термидора[514]. Хочу подчеркнуть, что «наше» означает здесь не только соответствующую профессиональную «корпорацию» российских историков, но и международное содружество специалистов по Французской революции в целом. И тут я ничуть не преувеличиваю. Работа Бовыкина выполнена на основе широкого круга источников из французских архивов, ничуть не уступая в данном отношении трудам зарубежных коллег. Более того, она «вписывается» в общий спектр идущих в мире исследований по термидорианской тематике, хронологически являясь своего рода продолжением классической монографии швейцарского профессора Б. Бачко[515]. Причем, основные положения книги Бовыкина, нашедшие отражение в его статьях на французском языке, уже получили признание в международной историографии.

И тем не менее эта книга, не уступающая по своему уровню лучшим зарубежным образцам, написана прежде всего для российского читателя: автор, освещая тот или иной аспект политической жизни термидорианской Франции, явно принимает во внимание соответствующие клише советской исторической литературы и ненавязчиво позволяет читателю сравнивать их с теми реалиями, которые удается реконструировать путем анализа источников. О некоторых же, наиболее известных стереотипах, связанных с Термидором, Д. Ю. Бовыкин считает необходимым сказать чуть подробнее, прежде чем перейти к изложению результатов собственного исследования.

Один из таких стереотипов он определяет как «миф о конце Революции». Мнение о том, что переворот 9 термидора ознаменовал собой завершение Французской революции и наступление эпохи контрреволюции, высказывалось еще некоторыми современниками этих событий, правда, в основном теми, кто занимал место на крайне левом фланге политического спектра. Позднее оно нашло отклик в трудах историков и философов, принадлежавших к социалистической традиции, в частности в работах К. Маркса и Ф. Энгельса.

В ранней советской историографии эта точка зрения была и вовсе догматизирована: «традиционной для большинства отечественных исследователей стала концентрация внимания на 1792 - 1794 гг. в ущерб последующему периоду, а к моменту создания в 1941 г. фундаментального и программного коллективного труда «Французская буржуазная революция 1789 - 1794» хронологические рамки Революции уже не вызывали сомнений, и Термидор в них явно не попадал» (Бовыкин Д. Ю. С. 21). С 1956 г., когда директивность в освещении Французской революции несколько ослабла и появилась возможность сосуществования различных (в определенных пределах, конечно) точек зрения, наряду с представлением о том, что Термидор был концом Революции, получила распространение и несколько другая, слегка смягченная его трактовка. Согласно ей, после 9 термидора Революция двинулась по «нисходящей линии», иначе говоря, если и не закончилась, то приобрела в некотором роде оттенок неполноценности, стала хиреть и угасать, пока не завершилась переворотом 18-го брюмера.