История Французской революции: пути познания

А оставалось ли тогда, в 1930-е гг., вообще хоть какое-либо пространство для научных исследований по истории? Или, чтобы постановка вопроса не выглядела безразмерно широкой, оговоримся - по истории Французской революции? Вопрос этот отнюдь не риторический: ответа на него у меня нет. И нет его, похоже, и у автора книги, который вообще выводит данный сюжет за рамки своей работы: «...Оценка продуктивности утверждавшегося режима функционирования советской науки в задачу моего исследования не входит. Для меня достаточно выявить его “режимность”...» (Гордон А. В. С. 127). Думаю, однако, в своей будущей книге об изучении Французской революции в СССР 1956 - 1989 гг., которую А. В. Гордон анонсирует во введении к настоящей работе (С. 18), ему все же так или иначе придется коснуться данной темы. Это будет необходимо хотя бы для того, чтобы по достоинству оценить перемены, произошедшие в советской историографии Французской революции после 1956 г., когда история - наука вновь расширила свои владения, потеснив историю - память, которая, впрочем, все же сохранила свое доминирующее положение.

Приведу лишь один пример, чтобы показать, насколько разным был уровень отечественной историографии Французской революции в 1930-е гг. и в постсталинский период. В сентябре 2006 г. автору этих строк и автору рецензируемой здесь книги довелось участвовать во франко-российском коллоквиуме, посвященном взаимовлиянию советских и французских исследований по истории Старого порядка и Революции XVIII в. В ходе дискуссии выяснилось, что ведущие на сегодняшний день французские специалисты по истории Революции хорошо знают и высоко ценят, с одной стороны, труды представителей «русской школы» конца XIX - начала XX в. - Н. И. Кареева, И. В. Лучицкого и Е. В. Тарле, с другой - появившиеся в 1960 - 1970-е гг. исследования советских ученых, прежде всего В. М. Далина и А. В. Адо. А вот работы советских историков 1920 - 1930-х гг., напротив, не только не находят никакого отклика в современной французской историографии, но и напрочь ею забыты. Причина тому отнюдь не в языковом барьере. Книга А. В. Адо[510], вышедшая на русском языке в 1971 г., была издана по-французски лишь в 1996 г., тем не менее даже в этот промежуток времени французские коллеги находили возможность знакомиться с содержавшимися в ней фактами и выводами. Довоенные же работы советских историков, хотя и регулярно анонсировались (по крайней мере в 1920-е гг.) во французской научной периодике усилиями А. Матьеза и его сподвижников, за малым исключением[511] никакого следа в международной историографии практически не оставили. Похоже, ростки истории - науки, пробивавшиеся сквозь толщу формируемой советским государством исторической памяти, были слишком хилыми и невзрачными, чтобы быть замеченными издалека. Если, конечно, таковые вообще выживали.

* * *

В постсоветский период отечественная историография Французской революции пережила свою собственную «революцию». С падением политического режима, напрямую связывавшего свое происхождение с мировой революционной традицией, историческая память о французских событиях конца XVIII в. перестала быть для нашего общества средством самоидентификации. В отличие, к примеру, от истории Октябрьской революции 1917 г. или Великой Отечественной войны, история Французской революции сегодня уже не воспринимается в России как нечто напрямую связанное с нашей современностью. Тема утратила былую идеологическую актуальность. А ведь еще относительно недавно, в 1980-е гг., решение о том, как интерпретировать Французскую революцию в связи с ее 200-летним юбилеем, принималось в СССР на высшем государственном уровне - в Политбюро ЦК КПСС. И когда «прорабы Перестройки», критикуя «командно - административную систему», обращались к примерам из французских событий двухвековой давности, их читатели понимали с полуслова: пишем «Франция», в уме - «Россия». Но после 1991 г. прежний, политически ангажированный интерес к Французской революции испарился в мгновение ока. Широкой публике сегодня, по большому счету, безразлична как ее критика, так и ее апология. Едва ли не впервые в российской истории данная тема осталась предметом сугубо академического интереса. И на руинах исторической памяти об этом событии появились первые всходы научных исследований, посвященных сюжетам, которые для прежней истории - памяти были не слишком «удобны».