История Французской революции: пути познания

С «ленинградской школой» тоже концы с концами не сходились. На научные мероприятия в Москву к нам тогда часто приезжал ученик В. Г. Ревуненкова, наш добрый друг и коллега Сергей Николаевич Коротков, но, кроме него и самого Владимира Георгиевича, никаких других специалистов по истории Французской революции мы в Ленинграде не знали. А для «школы» этого было явно маловато.

Тем не менее историю о вражде «московской и ленинградской школ» мне приходилось слышать еще неоднократно на протяжении многих лет от разных людей, ни один из которых, правда, не имел отношения к исследованиям по Французской революции.

В 1988 г., занимаясь организацией приуроченного к 200-летию Революции «круглого стола» (подробно о нем будет рассказано в шестой главе), одно из первых приглашений я отправил В.Г. Ревуненкову с несколько наивной, как понимаю сейчас, надеждой: пусть он приедет и сам убедится, что никакой враждебной ему «московской школы» не существует, после чего топор войны будет зарыт (новейшие публикации Владимира Георгиевича показывали, что этого еще не произошло) и специалисты по Французской революции из двух столиц будут впредь если и не дружить, то хотя бы сотрудничать. Ответ показал, что для ленинградского профессора дискуссия все еще не закончилась:

«Уважаемый А. В.! Приглашение участвовать в “круглом столе” по вопросам Великой французской революции в сентябре с. г. с благодарностью принимаю. Хотел бы говорить о развитии советской историографии Французской революции после XX съезда КПСС, о борьбе в ней двух тенденций - новаторской (отражение трудов Собуля в нашей литературе) и “застойной”, представленной Манфредом и его сторонниками. Представлять заранее написанный текст своего выступления считал бы излишним, я буду говорить в духе того, что писал в своих статьях и книгах последних лет»[277].

Правда, до Москвы Владимир Георгиевич так и не добрался.

Год спустя, в мае 1989 г., я приехал в Ленинград на конференцию местного филиала Института истории естествознания и техники АН СССР. В вестибюле мне в глаза бросилось объявление, что день спустя исторический факультет ЛГУ проводит конференцию в честь 200-летия Французской революции. Разумеется, пропустить такое событие я не мог и, выступив с утра у себя на секции, отправился на истфак, расположенный в нескольких минутах ходьбы.

Заседание уже началось. Основной доклад делал В. Г. Ревуненков. Было видно, что он - умелый лектор и опытный оратор. Без написанного текста, неспешно, четко и последовательно он излагал свое видение текущей ситуации в историографии Французской революции. Когда я вошел, мэтр как раз разбирал по полочкам содержание моей статьи о «круглом столе» 1988 г., которая накануне появилась в журнале «Новая и новейшая история»[278]. Итогом его анализа стал немало удививший меня вывод: «Устами Чудинова “московская школа” отреклась от своих основателей!».

Когда докладчик закончил, я, представившись, попросил слово для реплики, раз уж речь зашла о моей скромной персоне. Ответ ведущего заседание прозвучал резко, если не грубо: график работы перегружен - никаких реплик. Спрашиваю: «А разве вам самим не интересно, что я скажу? Или лучше, когда за меня говорят другие?». Похоже, второе его действительно больше устраивало, но тут слово за меня замолвил сам Ревуненков. Он наблюдал за нашими препирательствами с легкой улыбкой и, в отличие от многих присутствовавших, не выказывал ни малейшей враждебности. По его заступничеству я и получил пять минут на «оправдание», в течение которых постарался объяснить: что в Москве не существует никакой «московской школы», тем более враждебной ленинградцам; что сколько там историков, столько и точек зрения; что все заняты исследованиями и никто - войной с коллегами. Впрочем, той части аудитории, что откровенно демонстрировала мне свою неприязнь и разве что не шикала, похоже, было абсолютно все равно, чего бы я ни сказал. Версию событий, которая к тому времени сложилась в их представлениях, не могли поколебать никакие слова...

И действительно, старая легенда о борьбе «московской и ленинградской школ» проявила завидную живучесть, несмотря на все последующие научные публикации о дискуссии Ревуненкова с Манфредом и Далиным. До сих пор она является частью официальной истории кафедры Санкт - Петербургского университета, на которой работал Владимир Георгиевич.

Мне же всегда хотелось понять, почему спор по, казалось бы, сугубо научной проблеме приобрел тогда такую остроту. Ответ не лежал на поверхности, а потому напрашивалось предположение, что участниками все - таки руководили какие - то скрытые мотивы. Результатом размышлений на эту тему и стала публикуемая ниже статья. Впервые она появилась в кратком варианте на страницах журнала «Неприкосновенный запас»[279], затем ее полная версия, предлагаемая далее, была напечатана во «Французском ежегоднике» и, наконец, во Франции[280].

«Франция» пишем, «Россия» - в уме...