История Французской революции: пути познания

После того как эта книга увидела свет, исследования в СССР по истории Французской революции вступили в период длительного спада. Причиной тому во многом была утрата учеными перспектив дальнейшей разработки темы, ибо считалось, что «канонический» труд 1941 г. дал практически исчерпывающее решение всех связанных с нею проблем. Неудивительно, что наиболее значительным в тот период изданием о Французской революции стал выпущенный в 1950 г. Манфредом, учеником Лукина, обобщающий очерк о ней, фактически являвшийся популяризацией идей тома 1941 г.[290]

Активное изучение Революции возобновилось в СССР с середины 1950-х гг. Этому способствовало и общее оживление духовной жизни в период политической Оттепели, последовавшей за смертью Сталина, и возобновление научных контактов с французскими коллегами, и возвращение из тюрем репрессированных историков - В. М. Далина, Я. М. Захера, С. А. Лотте и др. Во второй половине 1950 - первой половине 1960-х гг. вышли многочисленные работы по истории Французской революции как исследователей старшего поколения, так и молодых историков - А. В. Адо, Г. С. Кучеренко, А. В. Гордона и др.[291]

Вместе с тем и в этот период коллективный труд 1941 г. продолжал сохранять свое «каноническое» значение. Развивая и дополняя его по конкретным вопросам, советские исследователи не ставили под сомнение содержавшиеся в нем общие оценки истории Революции. Так, в отношении якобинской диктатуры по-прежнему доминирующей оставалась концепция Лукина. В начале 1960-х гг. его работы о Французской революции были переизданы, что являлось подтверждением их актуальности. В частности, его оценка режима революционного правления как «революционно - демократической диктатуры» активно поддерживалась Манфредом, который в 1950-е гг. стал признанным лидером советской историографии Французской революции. В 1956 г. Манфред выпустил второе, дополненное издание своего обобщающего очерка, где вновь в популярной форме воспроизвел основные положения «канонического труда» 1941 г.[292] Эта работа была весьма благожелательно встречена научным сообществом, поскольку содержавшиеся в ней оценки разделялись большинством советских специалистов по Французской революции.

Критика доминирующей концепции якобинской диктатуры прозвучала извне этой профессиональной корпорации. В 1966 г. ленинградский профессор В. Г. Ревуненков издал книгу «Марксизм и проблема якобинской диктатуры», выполненную в смешанном жанре историографического очерка и марксистской экзегезы. Анализируя сочинения Маркса и Энгельса, автор делал вывод, что, если классики марксизма в своих ранних сочинениях характеризовали якобинскую диктатуру как «власть народа», то уже в своих «зрелых» трудах они трактовали якобинскую политику как «буржуазно-ограниченную», а выразителями интересов народа считали политические группировки «левее Робеспьера» - эбертистов и «бешеных»[293].

В отношении идей В. И. Ленина Ревуненков придерживался двойственного подхода. С одной стороны, он полностью принимал ленинскую концепцию революционно - демократической диктатуры и считал возможным экстраполировать ее на реалии Французской революции[294]. С другой - он не соглашался с Лениным в позитивной оценке якобинской диктатуры как «диктатуры трудящихся», считая, что такая оценка навеяна прочтением ранних, «незрелых» работ К. Маркса и Ф. Энгельса, а особенно влиянием «социал-реформистской историографии»[295], к которой Ревуненков относил Г. В. Плеханова, К. Каутского, Ж. Жореса, Г. Кунова и даже П. А. Кропоткина[296]. По мнению Ревуненкова, «зачатком» революционно - демократической диктатуры «низших классов» в 1793 - 1794 гг. была «Санкюлотская демократия» секций и Коммуны Парижа.

Конвент же олицетворял собой «диктатуру буржуазии». Иными словами, во Франции имело место «двоевластие», схожее с тем, что установилось в России 1917 г., когда параллельно существовали Временное правительство и Советы. По мнению Ревуненкова, эту теоретическую схему полностью подтверждают факты, приведенные в диссертации Альбера Собуля[297].

Таким образом, Ревуненков выдвинул концепцию якобинской диктатуры, принципиально отличную от концепции «канонического» труда 1941 г. Его подход предполагал несколько меньшую зависимость от соответствующих оценок, высказанных классиками марксизма-ленинизма, чем могли позволить себе его предшественники. Это стало возможно благодаря установлению относительного свободомыслия в период идеологической Оттепели. Действительно, претензия на то, чтобы «очистить» идеи Ленина от «социал-реформистских» влияний, пусть даже в такой ограниченной области, как трактовка якобинской диктатуры, в сталинскую эпоху жесткого догматизма была бы чревата для автора трагическими последствиями.