История Французской революции: пути познания

Однако Ревуненков продолжил наступление, выпустив еще целую серию статей[310]. И тогда Манфред с Далиным решили дать ему генеральное сражение в открытой дискуссии перед лицом всего профессионального сообщества советских историков Французской революции. Для этого в Институте всеобщей истории Академии наук СССР в 1970 г. был созван симпозиум по проблемам якобинской диктатуры. К участию пригласили всех ведущих советских специалистов по данной тематике. Однако Ревуненков на симпозиум не приехал, и его оппонентам пришлось вести с ним заочную полемику.

Тон на симпозиуме задавали Манфред и Далин. Первый председательствовал, выступил с вводным словом, принял активное участие в дискуссии и в заключительном слове подвел итоги прений; второй сделал основной доклад. Тональность и содержание их выступлений показывает, что оба придавали гораздо большее значение идеологическому смыслу дискуссии, нежели ее непосредственному предмету. И Манфред, и Далин лишь в минимальной степени коснулись конкретных реалий французской истории 1793 - 1794 гг., а основные усилия сосредоточили на доказательстве того, что концепция Лукина и его учеников имеет ортодоксально марксистский характер и что в «ересь» ревизионизма впал именно Ревуненков. Иными словами, речь велась не столько о том, чья исследовательская концепция лучше аргументирована с научной точки зрения, сколько о том, какая из них более благонадежна в идеологическом плане. Правда, свою аргументацию оба строили по-разному.

В. М. Далин преимущественно апеллировал к сочинениям классиков марксизма-ленинизма, подчеркивая, что именно Ревуненков их неправильно интерпретировал:

«Общая оценка [Ревуненковым] якобинской диктатуры и ее классовых корней расходится с ленинской».

«Основная ошибка В. Г. Ревуненкова - непонимание важнейшего принципиального положения Энгельса, многократно повторявшегося Лениным...»

«Возражения В. Г. Ревуненкова направлены вовсе не против И.М. Лукина, а против Энгельса и Ленина», и т. д.[311]

А. 3. Манфред же пытался показать, что взгляды Ревуненкова идут вразрез с общей традицией изучения Французской революции советскими историками. Так, например, фраза Манфреда «я считаю, что это крайне неловкая ситуация, когда мы на 53-м году Советской власти должны защищать Марата»[312], должна была создать впечатление, что существует некий общепринятый и политически значимый (значимый для Советской власти!) позитивный образ Марата, на который Ревуненков совершил немыслимое посягательство.

А проведение параллелей между взглядами Ревуненкова и Даниэля Герена[313] было практически тождественно серьезному идеологическому обвинению, поскольку троцкизм, с которым имя Герена неизменно ассоциировалось в советской политической прессе, и в 1960-е гг. считался враждебным марксизму - ленинизму идеологическим течением.

Однако неожиданно для организаторов симпозиума обсуждение проблемы якобинской диктатуры пошло совсем по иному пути, нежели тот, на который они пытались его направить. Участвовавшие в дискуссии историки младшего поколения не поддержали ту тональность, в какой велась полемика их старшими коллегами с обеих сторон. Для Адо, Сытина, Гордона и других гораздо более привлекательным оказалось обсуждение собственно научных аспектов темы якобинской диктатуры, без поправок на какие-либо скрытые смыслы.

В результате симпозиум 1970 г. стал не только кульминацией, но, по сути, и логической точкой в указанной дискуссии, показав, что та форма состязания в марксистской ортодоксальности, которую эта дискуссия приняла, вызывает мало интереса у большинства представителей данной профессиональной корпорации, принадлежащих к более молодому поколению исследователей.

Впрочем, формально дискуссия продолжалась и позднее, но при этом уже выглядела как движение по кругу. Ее участники вновь и вновь воспроизводили в своих трудах те же самые суждения, которые высказали в ее начале, и тем самым создавали видимость продолжения спора, но без сколько-нибудь существенного его развития. Со смертью Далина в 1985 г. (Манфред умер в 1976 - м) дискуссия прекратилась за исчезновением одной из участвующих сторон. Вместе с тем ее эхо продолжало звучать в советской и российской историографии еще долгое время.