История Французской революции: пути познания

В. Н. Ревуненков, намного переживший оппонентов, в своих работах вновь и вновь обращался к прежнему спору, но всякий раз интерпретировал его существо по-разному Причем эти интерпретации находились в прямой зависимости от его отношения к происходившим в тот момент событиям в России. Так, в 1988 г. он трактовал указанную дискуссию в понятиях доминировавшего тогда перестроечного дискурса как борьбу между «новаторской» и «застойной» тенденциями в советской науке[314]. В 1992 г., давая интервью, Ревуненков ничуть не возражал против того, что журналист охарактеризовал его прежние взгляды как «ревизионизм»[315]. Однако уже в середине 1990-х, когда Ревуненков занял весьма критическую позицию по отношению к либерализации в России, он вновь оценил свое былое выступление как наиболее точное прочтение марксизма-ленинизма[316].

Еще более широким был разброс оценок в академической среде скрытых смыслов данной дискуссии. В 1980-х гг., когда воспоминания о дебатах были еще свежи, мне не раз доводилось сталкиваться с тем, что одни трактовали критические выступления Манфреда и Далина в адрес Ревуненкова как «гонения еврейской профессуры на русского ученого», другие видели в выступлении Ревуненкова «бунт провинциальных историков против московской гегемонии», третьи считали эту полемику проявлением традиционной конкуренции московской и петербургской (ленинградской) научных школ.

И лишь одна версия, похоже, выглядела настолько невероятной, что даже не обсуждалась, - то, что столь острый спор его участники могли вести о сугубо научной проблеме, не вкладывая в него дополнительно никакого скрытого смысла.

Глава 5 На закате эпохи

 

Историю развития отечественной историографии Французской революции можно охарактеризовать словами Гераклита об «огне, мерами воспламеняющемся и мерами угасающем». За подъемом неизменно следовал спад, и наоборот. После бума исследований, проведенных «русской школой» в конце XIX – начале XX в., наступило их резкое сокращение в первые послереволюционные годы. Затем полтора десятка «урожайных» для советской историографии лет, предшествовавших публикации «канонического» труда 1941 г., сменились пятнадцатью «тощими» годами. И, наконец, полноводный поток работ о Революции, начавшийся в период Оттепели, вдруг обмелел к рубежу 1970 - 1980-х гг.

Для каждой из таких перемен имелись свои особые причины. Послереволюционное «затишье» было отчасти обусловлено экономическими факторами, ибо в период разрухи и Гражданской войны интенсивность исследований сократилась во всех областях науки вообще. Отчасти же причиной ему стала смена идеологических парадигм: в Советской России были существенно ограничены возможности продолжать свою работу историкам дореволюционной формации, тогда как новая формация «красной профессуры» еще только начинала складываться.

Лежат на поверхности и причины «засухи» 1940-х - середины 1950-х гг. Опубликованный в 1941 г. «канонический» труд о Французской революции подвел итог советским исследованиям 1920 - 1930-х гг. и дал, как считалось, исчерпывающее марксистско-ленинское освещение данной темы, что по умолчанию лишало смысла ее дальнейшую разработку. Оставалось только популяризовать основные положения «канона». Возможно также, что репрессии 1930-х гг., жертвами которых стали многие ведущие советские историки Французской революции, побудили тех, кто уцелел, впредь выбирать для своих исследований сюжеты, идеологически не столь острые и, соответственно более безопасные. Так, Ревекка Абрамовна Авербух (1891 - 1978), ученица Н. М. Лукина, специализировавшаяся в 1920-х гг. на проблеме Террора эпохи Французской революции и написавшая ряд разделов для тома 1941 г., в дальнейшем больше никогда не обращалась к этой тематике, сосредоточившись на изучении истории стран Центральной Европы. Не оставило в дальнейшем заметного следа в изучении Французской революции и большинство других авторов «канонического» тома. Только с наступлением Оттепели, создавшей условия для некоторого, пусть и ограниченного, плюрализма исследовательских точек зрения и существенно снизившей для историков угрозу подвергнуться преследованиям за свои сугубо научные взгляды, «засуха» прекратилась.

А вот причины спада исследований о Французской революции на рубеже 1970 - 1980-х гг. были связаны, в отличие от предшествующих периодов, не с внешними обстоятельствами, а исключительно с процессами внутри самой профессиональной корпорации ее историков, прежде всего - с личностным фактором.

Историография Французской революции с самого начала отличалась в нашей стране ярко выраженным моноцентризмом: роль лидера здесь всегда была чрезвычайно важна. Изначально таким лидером был В. И. Герье, примерно с 1890-х гг. - Н. И. Кареев, в 1920 - 1930-е гг. - Н. М. Лукин, в послевоенный период - А. 3. Манфред. Все они не только сами были успешно практикующими исследователями, но являлись также по - настоящему харизматическими личностями, способными увлечь за собой талантливую молодежь.