История Французской революции: пути познания

Во-первых, как показывают исследования за последние полтора - два десятилетия, в том числе отечественных историков, занятый предпринимательством экономически активный слой французского общества конца XVIII в. состоял не только из ротюрье, но в значительной степени также из представителей привилегированных сословий. Например, по данным за 1771 - 1788 гг., 9,4 % металлургических предприятий Франции принадлежало церкви, а 50,4 % - дворянам[431]; в Нанте дворянские семьи из поколения в поколение активно участвовали в заморской торговле[432]; в Тулузе дворянский капитал играл ведущую роль в финансовой сфере[433] и т. д., и т. п. Во - вторых, при Старом порядке формальная принадлежность того или иного лица к «буржуазии» (в традиционном понимании слова) отнюдь не предполагала его активного участия в экономической жизни. Напротив, с середины XVIII в. во французском обществе преобладало представление о буржуа как человеке, не занимающемся производительной деятельностью, пользующемся определенным достатком и живущем «на благородный манер», получая государственную или частную ренту[434]. Таким образом, используя при изучении Французской революции понятие «буржуазия» в том смысле, который оно имеет в марксистской социологии, историки фактически объединяли под общим названием две разные социальные группы. Какая же из них была в таком случае «гегемоном» Революции?

«Партией крупной буржуазии» советские историки традиционно считали конституционалистов, игравших ведущую роль в национальных собраниях 1789 - 1792 гг. (Учредительном и Законодательном) и с 1791 г. сплотившихся вокруг Клуба фельянов (фейянов)[435]. Между тем анализ социального положения фельянов, недавно проведенный российским исследователем А. В. Тырсенко, показывает, что представители собственно предпринимательских слоев («буржуазии» - в марксистском понимании) составляли в этой «партии» довольно небольшое меньшинство. Так, из 601 члена Клуба, чей социально - профессиональный статус удалось идентифицировать (всего их было 887), к числу предпринимателей с той или иной долей условности можно отнести только 97 человек (2 банкира - дворянина, 3 негоцианта - дворянина, 56 негоциантов - ротюрье, 9 банкиров - ротюрье, 20 торговцев и ремесленников, 7 «предпринимателей»), т. е. всего лишь 16 %. И даже прибавив к ним 20 фермеров «пахарей» и «землевладельцев», мы получим только 19,5 %[436].

Интересно, что схожие результаты дало и проведенное недавно во Франции под руководством Э. X. Лёмэй исследование социального состава Учредительного собрания Франции 1789 - 1791 гг.[437] В советской историографии была распространена точка зрения, что «в Учредительном собрании ведущая, руководящая роль <...> принадлежала верхним слоям буржуазии и либеральному дворянству», причем понятие «буржуазия» в данном контексте использовалось для обозначения лиц, занятых капиталистическим предпринимательством: «Это были банкиры, крупные мануфактуристы, собственники колониальных предприятий, судовладельцы, крупнейшие торговцы - оптовики» и т. д.[438] Подобные представления о составе Учредительного собрания до сих пор встречаются в некоторых отечественных изданиях. Так, Е. Е. Юровская в уже упоминавшемся выше учебнике утверждает, что в этом Собрании «большинство принадлежало промышленникам и либеральному дворянству»[439]. Однако собранные Лёмэй сведения показывают, что из 665 депутатов третьего сословия[440] лишь 93 (14 %) занимались предпринимательством в сфере торговли и промышленности. Если же к ним прибавить 45 человек, непосредственно участвовавших в сельскохозяйственном производстве, то и тогда, вместе взятые, эти категории окажутся в явном меньшинстве (21,3 %) по сравнению с должностными лицами судебных и административных учреждений, составлявшими вместе с лицами свободных профессий основную часть депутатского корпуса третьего сословия, так же, кстати, как и Клуба фельянов. Более того, представители торгово-промышленных слоев не принадлежали ни к лидерам, ни даже к наиболее активной части Собрания. Никто из них не входил в число 53 ораторов, «очень часто» (по классификации Э. X. Лёмэй) бравших слово в прениях, и только 4 оказались среди 96 ораторов, выступавших «часто»[441]. Лишь чуть больше половины из них (49 из 93) участвовали в работе парламентских комитетов.

Хотя большинство депутатов - предпринимателей в целом разделяли либеральный курс Собрания (59, по неофициальной оценке современников, принадлежали к «левой»), поддержка ими «левого» большинства была далеко не единодушной. Имеющиеся в нашем распоряжении данные по двум голосованиям дают, например, такую картину: 20 сентября 1790 г. из 69 депутатов данной категории, голосовавших по вопросу о выпуске ассигнатов, 46 вотировали с «левыми» за эмиссию, 23 с «правыми» - против; 4 мая 1791 г. из 62 голосовавших по вопросу о присоединении Авиньона 35 выступили вместе с «левыми» за присоединение, 22 с «правыми» - против, 5 воздержались.